– Не понял, какая связь между замком и драконами? – нахмурился Вэл.
– Они там живут, балда! В смысле, прилетели когда-то из других мест, заняли Алую долину и стали жить. А здешние подсказали, где лучше строиться, потому что чужаки этих гор не знали. Ну и помогали, ясное дело. И те в долгу не оставались. Вроде бы даже сходились с людьми, как Аль сказал.
– Ничего подобного, – тут же перебил он. – Я сказал: «ходят между людьми», а не «сходятся с ними».
– Какая разница?
– Огромная. Я все-таки юрист, не забывай. На одной такой оговорке можно целое дело построить, а можно развалить.
– Ну ладно, ладно… – проворчала Талли. – В гости ходили, значит. Дарили чего-ничего, и вообще осеняли благодатью.
– Судя по всему, ее надолго хватило, – хмыкнул Вэл, оглянувшись на становище.
– А кто тебе сказал, что они и сейчас сюда не заглядывают? Если дракон прикинется человеком, как ты его отличишь? Может, кто-нибудь из знакомых и есть дракон, та же Эйгла!
– Нет, однозначно, – сказал Альтор.
– Почему это?
– Потому что она тут родилась и выросла, хоть у бабушки Ынсай спроси – та Эйглу у матери принимала. А чужаков вроде вас в этих местах за день пути видать.
– Если драконы столько лет живут бок о бок с этими людьми, то уж наверно, чужими не покажутся, – Талли явно закусила удила.
– Им – нет, а посторонним – еще как.
– Что-то ты меня совсем запутал… Сразу видно – юрист, языком можешь кружева плести!
– Это ты моего дядю не слышала. Ну то есть он мне не родной дядя, но в нашей семейке высчитывать, кто кому кем приходится, – гиблое дело, можно даже не пытаться, все равно запутаешься.
– Нарисовали бы генеалогическое древо, – подал голос Вэл.
– Пробовали, места на стене не хватило для всех отростков и ответвлений, – улыбнулся Альтор. – Они еще и пересекаются так замысловато, что получилось нечто наподобие картины Шульта. Знаете такого художника?
– Еще бы, страшно модный, – вздохнула Талли. – Правда, я ничего не понимаю в современном искусстве. Мне кажется, его картины выглядят так, будто он ручку расписывал, а потом вытер кисть или там разлил краску.
– Ух ты!
– Что такое? – она заозиралась.
Думала, наверно, что Альтор увидел какую-нибудь диковину, такой неподдельный восторг прозвучал в его голосе. Он пояснил, однако:
– Редко встретишь кого-то, кто не стесняется признаться, что считает эти гениальные полотна кошмарной мазней. То есть искусствоведы и прочие деятели культуры могут сколько угодно говорить про некий замысел, но что вот мне делать, если я все равно вижу загогулины и цветные кляксы, а не аллегорию женственности или гимн победившему прогрессу? Дядя такой же, – добавил Альтор. – Правда, все равно покупает эти каракули. Спасибо, на стены не вешает, просто хранит. Говорит – вложение капитала, такое же, как в драгметаллы. Лет через двадцать или побольше, а в особенности после смерти художника это безобразие будет стоит порядочных денег.