Охранное отделение установило наблюдение за Распутиным, запросило сведения о его жизни в Сибири. Оттуда прислали нелестную характеристику: за безнравственную жизнь, кражи его не раз наказывали, выгнали из родной деревни. В Петербурге Распутин водился с уличными женщинами, гулял в притонах.
Обо всем этом доложили Столыпину. Он заявил: “Жизнь царской семьи должна быть чиста как хрусталь. Если в народном сознании на царскую семью падет тяжелая тень, то весь моральный авторитет самодержца погибнет…”
После обычного доклада Столыпин спросил:
— Знакомо ли Вашему Величеству имя Григория Распутина?
Царя вопрос насторожил:
— Да, государыня рассказала мне, что она несколько раз встречала его у Вырубовой. Это, по ее словам, очень интересный человек: странник, много ходивший по святым местам, хорошо знающий Священное писание, и вообще человек святой жизни…
Царь лукавил. Он уже встречался с Распутиным. Под давлением Столыпина Николай Александрович признался:
— Действительно, государыня уговорила меня встретиться с Распутиным, и я видел его два раза… Но почему, собственно, это вас интересует? Ведь это мое личное дело, ничего общего с политикой не имеющее. Разве мы, я и моя жена, не можем иметь своих личных знакомых? Разве мы не можем встречаться со всеми, кто нас интересует?
Департамент полиции взял в свои руки организацию заграничной агентуры для наблюдения за деятельностью политических эмигрантов в 1883 году, когда ему были переданы дела знаменитой Священной дружины.
Вместе с этими делами к Департаменту полиции перешли, как сообщает тогдашний директор департамента Плеве в своей докладной записке товарищу министра внутренних дел Оржевскому от 30 июня 1883 года, и четыре заграничных агента означенного общества: присяжный поверенный Волков, отставной надворный советник Климов и купеческие сыновья Гурин и Гордон.
Первый из них, Волков, отправился в Париж, имея полномочия от бывшего издателя Московского телеграфа Радзевича, с целью выяснения условий предполагавшегося издания новой либеральной газеты и связал с этой поездкой свою агентурную деятельность, а второй, Климов, скомпрометировавший уже себя среди эмигрантов изданием в Женеве газеты “Правда”, должен был доставить подробный поименный список женевской эмиграции с характеристикой выдающихся вожаков последней; между тем деятельность этих лиц выразилась лишь в сообщении Волкова о том, что замыслы русской колонии в Париже в смысле издания газеты, ввиду местных и внешних условий, не могут быть осуществлены.
Климов же, не успевший в течение двухлетнего своего пребывания в Женеве ознакомиться с наличным составом эмиграции, ограничился лишь сообщением ничтожных, на лету схваченных сведений… Что же касается остальных двух агентов, Турина, поселившегося в Париже, и Гордона в Цюрихе, то оба они по своему развитию и пониманию дела могли быть полезны, “подавая надежду сделаться в приведенных пунктах внутренними агентами, в каковых Департамент полиции встречает насущную потребность”.