Довольно интенсивно работала киевская типография социал-демократов. Между тем подойти к ней можно было только путем наружного наблюдения, так как иметь в типографии внутреннюю агентуру значило бы самому участвовать в ее работе, иными словами, дать классический пример провокации.
Постепенно подходя к типографии, “охранка” дошла до распространителей ее литературы. Нет-нет да и приведут молодца, обложенного под рубашкой стопками свежеотпечатанных прокламаций. Некоторые из таких разносчиков, взятые с поличным, ночью, становились “сотрудниками”. Стала отпечатанная типографией литература вместо кружков и улиц попадать в отделение “агентурным путем”. Пудами отправляло такую литературу отделение в Департамент полиции. Дошло до того, что из отпечатанной вновь партии в две тысячи экземпляров к “охранке” попадало три четверти. С удивлением смотрел иногда заходивший товарищ прокурора на кипы этих листков, на которых краска еще размазывалась, настолько они бывали свежи. “Да уж не сами ли печатают?” — наверно, думал он о них.
От распространителей дошли до центра распространения, оставалось установить посредника между этим центром и самой типографией. А это было самое трудное. Чем ближе к типографии, тем строже конспирация.
И вот охрана получила данные, что к сыновьям одного богатого еврея, жившего на Институтской улице, привезли большой транспорт свежей литературы, и Спиридович направил туда наряд полиции, отправился и сам. Богатый дом, огромная квартира. Взволнованный отец молодых людей, господин Г., ходит по красному ковру роскошной гостиной. Он хочет поговорить по телефону, но приходится ему в этом отказать. У сыновей нашли и два тюка транспорта, и еще кое-какую литературу, а главное — гектограф со свежеотпечатанными прокламациями. Дети богача работали на пролетариев. Помощник пристава, из бывших офицеров, так обрадовался результатам обыска, что решил, что в доме где-либо спрятана и сама типография. Это был на редкость энергичный полицейский чин. Он перерыл весь дом и даже забрался в сад. Войдя туда, Спиридович застал его в беседке. Раскрасневшись, он в остервенении долбил топором дубовый пол беседки, решив, что под ним обязательно спрятана типография.
Насилу полковник успокоил его, сказав, что все, что надо, найдено уже, что он отлично произвел обыск и что об этом доложат губернатору. Он был счастлив и все-таки продолжал просить:
— Господин полковник, разрешите пол в беседке все-таки вскрыть, для верности.
Обыск у местного богача наделал много шума в городе. Были арестованы его два сына. Сам Г., придя в тот или на следующий день в клуб, сказал неосторожно, что он не беспокоится за сыновей, что за деньги все возможно и он добьется быстрого освобождения детей у жандармского управления. Эти слова были доведены Спиридовичем официально до сведения департамента, прокуратуры и жандармского управления, где производилось дознание. В результате каждый боялся поднять вопрос об освобождении братьев, и они просидели благодаря отцу много больше, чем могли бы просидеть…