Так что я, собственно говоря, до сих пор совершенно не осведомлен о причинах прекращения моей служебной деятельности… Такова нравственная сторона дела. Тотчас после оставления мною должности отпуск на заграничную агентуру был увеличен на 100000 франков и, таким образом, в настоящее время, когда, в сущности, за границей дела втрое меньше, чем прежде, заместитель мой получает все то, что отпускалось на Германию, и с добавлением еще 100000 франков…”
Сетования Ратаева на несправедливость высшего начальства вполне оправданные ведь это в его царствование и под его руководством достигла наибольшего блеска провокаторская деятельность Евно Азефа, и это сокровище пришлось оторвать от своего сердца и отдать врагу. “8 августа 1905 года Ратаев в С-Петербурге передал Рачковскому временно находящегося в России секретного сотрудника”. Несомненно, здесь дело идет об Азефе, хотя для нас так же несомненно, что Рачковский не мог не знать Азефа гораздо раньше и, конечно, знал, и виделся, и работал с ним рука об руку.
Подобно тому, как Ратаев при замещении в Париже Рачковского свои доклады по начальству посвящал прежде всего критике и умалению заслуг своего предшественника, также Гартинг в первом же своем докладе делает то же по отношению к Ратаеву. Приводим некоторые наиболее интересные места из длинного рапорта Гартинга Рачковскому от 14 сентября 1905 года:
“Согласно ордеру господина товарища министра внутренних дел заведующего полицией ох 19 минувшего июля о назначении меня заведующим заграничной агентурой Департамента полиции, я отправился в Берлин для принятия архива, который Ланге-Говоров, доверенное лицо действительного статского советника Ратаева, должен был к тому времени передать на хранение нашему генеральному консульству в Берлине. Накануне моего приезда, состоявшегося 19 августа, в генеральное консульство, действительно, был сдан Ланге-Говоровым сундук с бумагами, по вскрытии коего в оном оказался архив, переданный мною в конце минувшего февраля командированному для принятия от меня берлинской агентуре отставному надворному советнику Медникову. Новых же документов, которые поступили бы за последние четыре месяца из Департамента полиции, не оказалось, вследствие чего можно предполагать, что, начиная с марта месяца, розыскная деятельность берлинской агентуры была прекращена.
Единственными новыми бумагами, оказавшимися среди архива, было несколько телеграмм, адресованных г-ну Ланге-Говорову прежде служившим в моей агентуре наружным агентом Вольцом, в которых последний настоятельно требовал высылки денег и извещал о задержании женевской полицией его, Вольца, равно как и другого агента парижской агентуры — некоего Маша.