Взрыв, однако, не состоялся, но утром этого дня к заведующему агентурой явился Алексеев и сообщил о другом сенсационном заговоре — готовящемся покушении на жизнь царя. Ему дали на первый раз 20 франков, чтобы выведать планы злоумышленников, угощать их в кофейнях. При следующем свидании Алексеев потребовал на расходы еще 300 франков, но Красильников ему отказал, догадавшись, как он доносил потом Департаменту полиции, что “или наивность Алексеева эксплуатируется компанией полухулиганов-эмигрантов, или же он сам, прослышав о том, как Познанский сорвал с “охранки” деньги, задумал пойти по его следам”. На этом дело и кончилось.
Познанский, на которого ссылался выше Красильников, был кратковременный осведомитель-хулиган. Лейба Познанский, сын мещанина Кременчугского уезда, состоял секретным сотрудником заграничной агентуры под кличкой Кодак, но недолго. “Не успел я прослужить трех недель, как вдруг известный Вам субъект под названием Бурцев открыл меня”, — жаловался Познанский Департаменту полиции. Красильников по поводу этой жалобы писал начальству: “Как сотрудник, Познанский никакой пользы оказать не может, во-первых, как лицо, разоблаченное в сношениях с охранкой, и, во-вторых, как не принадлежащий ни к какой революционной партии. Общего с Бурцевым он ничего не имеет и проводит время в компании подобных ему хулиганов, в игре в карты и в посещении кабаков. Как раньше, так и теперь, желание его быть сотрудником имеет только одну цель — получить с агентуры деньги”.
Тем не менее “охранка” попыталась использовать Познанского другим путем: он выступил свидетелем в судебном деле, которое возбудил против Бурцева другой разоблаченный сотрудник заграничной агентуры Е.Ю.Гольдендах (Дасс).
Познанский заявлял на суде, что Бурцев обвинял Гольдендаха в том, что он платный агент полиции, и вообще многих обвиняет в этом. На вопрос, не он ли тот самый Познанский, которого Бурцев обвинил в том же, в чем и Гольдендаха, и от которого Бурцев получил признание в провокаторстве, Познанский сказал, что он — то самое лицо, но признания не давал.
Между тем, в апреле 1912 года в руках Бурцева было письмо (за подписью “Кодак”) к заведующему агентурой с просьбой о свидании, а в мае Познанский писал Бурцеву, что он с ним (Красильниковым) больше не хочет иметь никаких дел, но хочет все-таки получить с Красильникова деньги в последний раз. Дело Гольдендаха слушалось 15 марта 1913 года. Затем Познанский не без совета Красильникова и сам привлек Бурцева к суду, обвиняя его в диффамации. На это агентурой была дана Гольдендаху и Познанскому “нужная сумма”. Однако не было уверенности в стойкости Кодака, и ввиду возникших опасений, что Познанский может попасть в Париже под влияние Бурцева, Кодак был отослан в Россию, где он, как скрывавшийся от воинской повинности, был отправлен в Тамбов в пехотный полк В июне того же года Познанский бежал с военной службы за границу и накануне разбора дела с Бурцевым явился к своему адвокату Гюро, причем держал он себя вызывающе, требуя денег. Во избежание шантажа или скандала дело было решено прекратить. Спустя месяц вместо суда Познанский пошел к Бурцеву и в присутствии двух адвокатов дал откровенные показания. В 1915 году Познанский жил в каком-то французском провинциальном городе.