Макс Файнштайн приобрел некоторую известность и много путешествует, в частности каждую зиму проводит два-три месяца на Ривьере и пляжах Адриатики.
Отправляясь в поездку, он обычно оставляет ключ кому-нибудь из приятелей, чтобы тот мог воспользоваться пустующим помещением.
В этом году он уехал в первых числах января, предупредив привратницу, что в мастерскую будут иногда приходить его друзья, и попросив ее при случае делать там уборку.
Мы уже сказали, что у мастерской отдельный вход. Добавим, что в кладовке, переоборудованной художником под ванную, есть замурованная дверь, выходившая когда-то в привратницкую.
Только благодаря этой двери, позволяющей расслышать шум в мастерской, мы и можем сейчас, хотя бы отдаленно, представить себе, что там произошло.
Привратница повторила нам то, что уже сообщила полиции. Воспроизводим ее рассказ дословно:
— О господине Максе много не скажу. Это хороший жилец, человек хоть и молодой, но степенный, только добрый слишком. Без конца приводит к себе обнищалых соотечественников. Иные живут у него по неделям, спят на диване в мастерской.
Шум я впервые услышала в воскресенье, после его отъезда. Но внимания не обратила — меня же предупредили. Заметила только, что в мастерской было, самое меньшее, человек шесть, в том числе две или три женщины; разговор шел по-немецки; хлопали пробки от шампанского.
На другой день я пошла туда убираться и чуть было не написала господину Максу: его друзья превратили помещение в форменную конюшню. По всем углам валялись бутылки и битые стаканы. В ванной стояла грязная вода, гости вытирали руки о занавеси. Об остальном не говорю.
Так вот, некоторое время никто не появлялся.
Потом — кажется, была среда — я услышала голоса. В этот раз пришли двое — мужчина и женщина, которые провели в мастерской ночь. К утру из-под двери ко мне пробился такой сильный запах эфира, что меня подмывало пойти и выставить их. Но дело-то не мое, верно?
В последний раз эта публика нагрянула в прошлое воскресенье; было их человек пять-шесть. Мне было не до них — у меня гостила невестка из Аржантейя. Но я все-таки узнала голоса, которые слышала в первое воскресенье.
Ушли они, по-моему, очень поздно. На следующий день рабочие начали расчистку двора, и мне было недосуг заглянуть в мастерскую. А во вторник у меня выходной.
По правде говоря, меня заранее тошнило при одной мысли о грязи, которая там меня ждет, и с духом я собралась только в четверг.
Остальное вам сообщила полиция. Я так испугалась, что сломя голову выскочила на улицу и схватила за руку первого попавшегося прохожего.