– Чем увлечены? – спросила Боссэ, выходя из ванной. Была она одета в серое платье, легко и просто причесана, и пахло от нее хорошим мылом.
– Черниговским.
– Милый Сашечка… Голодает… Мы его подкармливаем. Он славный, только озлоблен, на ежика похож.
– Бедный ежик.
– Я покупаю к утреннему кофе печенье – его пекут здесь напротив по моему рецепту. Вы подождете пять минут?
– Подожду, – ответил Исаев и показал глазами на телефонный аппарат.
Боссэ отрицательно покачала головой и чуть кивнула на окно: Исаев понял, что она будет звонить не отсюда, вероятно, для этого и было придумано печенье. Он еще раз внимательно посмотрел на нее, и она ему чуть улыбнулась и пошла к вешалке. Он ее опередил, помог надеть плащ и протянул маленькую, плетенную из соломки сумочку.
– Нет, спасибо, там мне готовят пакет, чтобы удобнее и наряднее нести. Читайте газеты, я сейчас.
Он сел к столу, пролистал еще раз газеты и отложил их с досадой; поднялся, отошел к окну, выглянул на улицу. Через булыжную дорогу, чуть раскачиваясь на каблучках, бежала Боссэ с огромным, но, видимо, очень легким свертком в руках.
– Вот и я, – сказала она, ставя сверток на стол. – Я взяла много необычайно вкусных вещей.
Она включила граммофон – новую американскую модель – и поставила Моцарта.
– Он утренний композитор, – сказала Лида, – после него так прелестно жить на свете. Я позвонила к Роману. Он сказал, что все будет хорошо и что «товарищи уже начали наблюдение за всеми объектами».
– Спасибо.
– Пожалуйста, называйте меня хотя бы Лидой. Или мадемуазель Боссэ, а то вы говорите со мной как со столом.
– Это в традициях русского театра – стол ли, шкаф.
Лида рассмеялась.
– Что вы? – спросил Исаев, зараженный ее весельем.
– Первый раз вижу интеллигентного человека – оттуда…
– Откуда? – не понял Исаев.
– Из ЧК, – тихонько прошептала она.
– Ну, спасибо, – сказал он, – тронут…
– Угощайтесь дарами Ревеля. Особенно вкусны белые пирожные со сливочным кремом. А вот «наполеон» сегодня неудачен, слишком сухой…
– Я не ем сладкого, Лида.
– А я-то старалась, дуреха. Все ваши – необыкновенно застенчивые люди, только за компанию едят, а ведь я – на жесточайшей диете…
– Ну, давайте, я – «наполеон», а вы – одно сливочное.
– Ох какой хитренький – я женщина волевая. Не буду.
– С вами сразу легко: это – редкое качество у наших женщин.
– А я не совсем ваша женщина, – ответила Лида, – папа – француз, а мама – эстонка.
– Вы давно с нами?
– Два года…
– Отчего вы сказали, что я – первый интеллигентный «оттуда»?
– Потому что остальные добрые, но все какие-то стальные, а не плотские. И сразу смотрят, нет ли отдушины в соседний номер с фонографом, будто я сама этого до смерти не боюсь… А потом вы Рублева назвали… «Буржуй проклятый, иконы писал» – так мне один ваш сказал.