— Ты не посмеешь, Абрахам Волен, оставить меня тут разгребать то, что ты набедокурил, — выдохнула я, поднимаясь на ноги и цепляя беспокойно копошащихся мелких чёрных змей. Они оказали дамочками послушными и тут же обвились вокруг рук. — А ты…
— Маленькая Кэт! Меня всегда восхищала твоя дурацкая смелость, граничащая с глупостью… — сказала тень. — Неужели ты ещё не поняла, что это всего лишь отголосок МОЕЙ силы.
И я опомниться не успела, как это НЕЧТО взмахнуло руками, и меня захлестнула чёрная волна.
Кажется, Кэт, ты снова вляпалась…
* * *
В небольшой спальне царил полумрак.
Воняло въевшимся в мебель табачным дымом, какой-то остропряной травой, восковыми свечами и кровью. Этот приторно-сладкий запах был особенно отчётлив.
Единственное окно закрывали не очень новые, но плотные шторы, и невозможно было понять, ни какое время суток, ни какая пора года. Словно эта комната была маленьким, изолированным от всего остального мира, островом. По стенам танцевали оранжевые блики от нервно дрожащих лепестков пламени, истерично цепляющихся за чёрные фитили обгоревших свечей.
Я знала, что это за комната. Помнила её. Вопрос только, какого апостола я здесь оказалась? Или, может, это сон, видение, ещё какая блажь. А может, я уже того… и будет мне Абрахам цветочки на поросшую травкой могилку носить. Хотя от него дождёшься… кажется мне, что всё же нет. Это чудище мне представление решило устроить. Надеюсь, по крайней мере.
Как бы там ни было, а всё здесь мне было знакомо. Этот покосившийся, опирающийся на стену, словно болезненный старик, шкаф, который в былое время, наверное, был похож на бравого адмирала на быстроходном корабле, готового грудью прокладывать себе путь среди свирепых волн. А сейчас от его внушительной красоты остались только отголоски. Покоробившееся дерево, облезлый лак, трухлые ножки, словно болячки, любовно взращиваемые холодным, сырым морским ветром, превратили его в жалкое зрелище.
Помнила это кресло с жуткого, пусть будет — горчичного цвета обивкой, в котором сейчас сидел странного вида мужчина. Болезненно худой, с желтоватой кожей, впалыми щеками и седыми короткими волосами, с колючим острым взглядом чёрных глаз. Холёные руки с длинными пальцами, унизанными перстнями, переворачивали страницы книжки, совершенно не обращая внимания на происходящее в комнате. Не припомню, чтобы в Квартале Семи Висельников такие ходили по гостям. Да ещё и в дом Сонеи Удачливой. Точнее, одну из её квартир, на втором этаже дома аптекаря Ривера. Обычно мать не привечала гостей там, где жили её дети. Да и не помнила я такого.