Я закрыл глаза. Беззвучные рыдания рвали грудь и грозились выплеснуться наружу. Нельзя было показывать свои эмоции врагам. Не хватало глумлений над моими слезами. Прости меня, Хват, четвероногий братишка! Хотелось мстить так, что я сам испугался своего желания. Рвать и резать. Резать и рвать.
— Жажду утолил, — Бахтар ухмыльнулся, глядя на истерзанного глэйва. — Свяжите этих, да покрепче! Я еще не придумал, как их убить.
Под бдительным взглядом Иралуша несколько орков крепко связали нас воедино, чтобы мы могли только идти друг за другом, не отвлекаясь на другие дела, вроде побега. Оружие у нас отобрали, вплоть до самых малых бытовых мелочей вроде иголок и перевязочных бинтов.
Только после этого шаман снял с нас заклятие, и орки оживились. Спускались с террасы тем же путем. Только в этот раз получилось гораздо тяжелее. Мы периодически падали, спотыкаясь о камни, тяня за собой друг друга, отчего раны получили все. Как в такой ситуации не переломали себе кости — уму непостижимо. Орки дождались, когда окажемся на ровном плато, и погнали нас с бранью и тычками. Один из телохранителей Бахтара нес голову Хвата на своих плечах.
Уходили мы не тем путем, по которому нас загнала сюда судьба, а вдоль каменного русла реки. Прошли водопад, и по неширокой тропе углубились в лес. Орки не расслаблялись. Бахтар выслал вперед дозор, а по бокам шныряли разведчики. Нас вроде бы тщательно не контролировали, но каждый взгляд, брошенный в нашу сторону, говорил о тотальной опеке.
Весь дальнейший путь я провел как в тумане. Боль прошла, осталось тупое равнодушие к себе, к своей жизни. Говорят, что самоедство — худшее из свойств человека. Оно сжирает подобно раковой опухоли. Вот и у меня начались угрызения совести. Подвел под монастырь людей, погиб Хват, погиб Альгорн, и все из-за того, что мне захотелось увидеть призраков прошлого. Не слишком ли большая плата за свои «хотелки»? Дурацкое самомнение и неверные ходы привели к логическому концу. Кажется, я забыл, что нахожусь не в игровом мире, а там, где убивают по-настоящему и без возврата.
На очередном привале Экор устало сказал:
— Прекрати терзать себя, Кос. Я же чувствую, о чем ты думаешь.
— Как ты можешь чувствовать то, чего не видишь? — буркнул я.
— Все мы видим, брат, — Лешак поддержал телохранителя. — Не вини себя в произошедшем. Все мы бойцы, и самого начала знали, на что идем. И твой глэйв знал. Все просто. Война.
— Но ведь это не моя война! — вырвалось у меня. — И я стремился спасти свою шкуру, а не драться за чьи-то интересы. Но я вовлек вас в свою авантюру! Тебе разве не обидно, Экор, что гибнешь ты за труса, сбегающего от чужой войны?