– Да сказал же – на будущий год могут и тех же прислать, особенно кого зеленым отметим, и других, вместо выбывших. Раз записано – наш колхоз, двадцать человек, на пять лет, то так и будет, по закону!
– Нет, семейных не будет. И баб тоже – только мужики, не старые, не калеки – чтоб работать могли.
– Вот делать мне нечего, как за вашим моральным обликом следить! Сами разберетесь. Только помните, что мы тут хозяева, а они – гости. Ну вроде зятьков в чужой дом. Так что права у них такие же, птичьи. Если что – Лексеич, участковый, сказал, сразу к нему. А он живо устроит – чтоб никто не смел тут беспорядки нарушать!
– А вот тут… неофициально пока, но намекнули мне, что если по прошествии пяти лет кто из китайцев себя хорошо покажет и мы его насовсем оставим, то наша советская власть возражать не будет. А очень даже наоборот. Ну сами подумайте – в армию китайца не возьмут, значит, паспорт он хрен получит. То есть оставаться ему у нас в колхозе всю оставшуюся жизнь – еще одной единицей рабсилы, плохо, что ли?
– Что значит, «как оставим», ну вы, бабы, что, вчера родились? И вообще, рано пока о том! Наши китайцы уже едут, наверное, и границу пересекли – а у нас ничего не готово! Давайте, работаем – и жду вас завтра вечером!
Прошло пять лет
С людьми стало получше – вернулась из армии молодежь, призванная в конце войны, и подросла новая. Деревня разрослась, жить стало богаче – программа господдержки позволяла осуществить полноценную химизацию и мелиорацию, и техника в колхозе появилась своя, чтоб МТС всякий раз не дергать – трактор СТЗ-НАТИ, списанный из той же МТС, когда они новые ДТ-52 получили, и грузовик ГАЗ-51, а также сеялки, веялки, молотилки. И асфальт проложили из района мимо деревни, в паре километров всего, так что теперь каждый день автобус по пути из райцентра заезжал. Настоятельная необходимость в китайцах отпала, хотя за эти годы к ним уже привыкли. Большая их часть больше одного сезона не выдерживала, потому что кормежка кормежкой, но и работать требовали соответственно. Кто-то категорически не мог ужиться с сельчанами, или сельчане с ними. Даже до драк пару раз доходило – участковый приезжал, смотрел. Правда, в одном случае кончилось все массовой поркой крапивой всех участников – а как после вошло в протокол и было доложено начальству, Лексеич не рассказал никому.
В результате в колхозе остались два китайца. Чем приглянулся вдове Парамонихе Чан, немолодой, невзрачный и молчаливый, да так, что она уговорила бабский актив походатайствовать за его натурализацию, председатель не знал. Но надо отдать Чану должное, хозяйство и детей, что общих, что жениных, он содержал справно. Второй, приехавший совсем еще мальчишкой, веселый и общительный, обрусел на удивление быстро, так что сейчас председатель порой забывал, что Ванька, в которого как-то быстро и незаметно превратился урожденный Ван, собственно говоря, китаец. Что было в его прошлом, единственном, что выбивало его из хорошего расположения духа и заставило уже на второй сезон попроситься остаться зимовать, так никому узнать и не удалось. Хотя проблемы с ним тоже были. Особенно когда две девки всерьез подрались за его внимание, а ребята намылились за это набить морду самому Вану. Закончилось все хорошо, ну кроме штрафа за прогул всем участникам коллективной пьянки, да и женился он в конце концов совсем на другой. Еще одного китайца присмотрел себе начальник МТС, сперва тот трудился у них помощником механика, а сейчас поехал учиться в техникум, в областной город, за казенный счет. И поговаривают, что после отработки его направят в институт, так как золотыми у Фа оказались не только руки, но и голова. Бегавшие по селу три китайчонка, матери которых имя их отцов оставили при себе, колхоз особенно не затрудняли. Матерей, конечно, осуждали, но как-то не особенно рьяно. Было подозрение про четвертого, но тут уверенности не было.