Впрочем, довольно быстро он сделал важное открытие: с одной скамейки в Садах была видна почти вся гостиная, куда удалялись его родные после обеда. Стоило ему обнаружить это обстоятельство — и домой он начал возвращаться поздно ночью. Сады, правда, вечером запирались, но чему мог помешать подобный пустяк! Том, как кошка, перебирался через ограду, усаживался на заветной скамейке и не спускал глаз с окна до тех пор, пока его родители и Кэт не отправлялись на покой. Случалось, что его кузина уходила к себе сразу же после обеда. В этих случаях Том угрюмо брел на Хау-стрит и, куря крепчайший табак, полночи проклинал судьбу. Но когда счастье ему улыбалось и он мог любоваться грациозной фигуркой подруги своих детских игр, это зрелище дарило ему почти такую же радость, как и ее общество, так что в конце концов он отправлялся домой в гораздо более веселом настроении. И пока доктор Димсдейл тешил себя мыслью, что его сын усердно постигает тайны науки в миле от гостиницы, нерадивый юноша сидел на скамье в каких-нибудь шестидесяти ярдах от нее, размышляя на темы, ничего общего с наукой не имеющие.
Кэт, разумеется, отлично понимала, что происходит. Даже самая неискушенная, самая юная девушка обладает тем таинственным женским чутьем, которое всегда подскажет ей, что в нее влюбились. И тогда впервые она понимает, что уже миновала ту невидимую границу, которая отделяет детство от юности. Кэт была смущена, чувствовала себя неловко и невольно стала держаться с Томом по-иному.
Прежняя дружеская, почти сестринская непринужденность теперь сменилась холодной сдержанностью. Том немедленно заметил эту перемену и молча бесился и негодовал. Он даже поступил настолько неразумно, что не стал скрывать, насколько он обижен, после чего Кэт стала обходиться с ним еще суше и холоднее. Теперь он все ночи напролет метался на постели и поверял свою тоску спинке кровати, убежденный, что ничего подобного еще никогда ни с кем не случалось за всю историю мира и ни в коем случае не повторится до конца времен. Кроме того, он принялся кропать скверные вирши, которые были немедленно обнаружены его хозяйкой, имевшей привычку ежедневно рыться в его бумагах и не замедлившей прочитать их вслух избранному обществу своих соседок. И те, очень растроганные, принялись сочувственно обсуждать сердечные дела молодого человека.
Постепенно у Тома появились и другие симптомы недуга, столь внезапно его сразившего. До сих пор в его внешности и костюме можно было заметить некоторую небрежность, отлично гармонировавшую с его богемными привычками. И вдруг он преобразился. В одно прекрасное утро он посетил подряд портного, сапожника, шляпочника и галантерейщика, и после его визита все эти достойные люди довольно потирали руки. Примерно через неделю он вышел из своей комнаты, одетый столь великолепно, что его хозяйка была поражена, а друзья несказанно удивлены. Приятели-студенты лишь с большим трудом узнавали честную физиономию Тома над воротником наимоднейшего сюртука и под самым глянцевитым из цилиндров.