Роберт не знал, сообщать ли Кети о болезни матери. И как сообщить? Сказать, что тетя Ника болеет или что она умирает?
– Роберт, дорогой, не надо. – Тетя Ника будто услышала мысли Роберта. – Не надо говорить Кети. Пусть она не расстраивается сейчас. Пусть один раз расстроится, когда я умру. Ты же знаешь, какая она чувствительная. Я буду за нее волноваться, и мне станет еще больнее. А вдруг она сейчас не может приехать? Георгий еще совсем маленький. Кети не должна его оставлять. Зачем ребенок еще будет страдать?
Тетя Ника умерла через три недели. Кети приехала на похороны, но это была не она, а ее оболочка. Зато Нинель встала, помогала во всем, переживала за могилу, памятник, венки, поминки – чтобы все было достойно.
Тетю Нику похоронили на том же кладбище, на котором лежали отец и старший брат Роберта. Мальчик даже подумал, что мать, как многие женщины, найдет утешение в заботе о могилах. Начнет красить, сажать цветы, убирать. Он сам часто приходил на кладбище – поговорить с Зурабом, посоветоваться, убрать могилу отца.
Но после похорон Нинель снова заточила себя в своей комнате с вечно задернутыми наглухо занавесками. Она перестала мыться, не разрешала сыну поменять белье и убрать в ее комнате. Роберт заставлял себя зайти в комнату матери, чтобы поставить на тумбочку еду. Ему хотелось сдернуть занавески, вырвать с корнем фрамугу, чтобы пустить свежий воздух.
Когда Роберт понял, что скоро останется один? В тот день, когда купил два ведра грецких орехов. Он возвращался домой и увидел женщину, не из местных. Она стояла на железнодорожной станции и продавала орехи. Отдавала почти даром. И Роберт пожалел женщину, купил. Вечером он сел за стол, взял старый нож отца и начал чистить орехи. В этот момент на веранду вдруг вышла мать и закричала. Она кричала и рвала на себе волосы. Роберт вызвал «Скорую».
– Я просто чистил орехи, – оправдывался он перед врачом. – Она давно на террасу не выходила, она сошла с ума, да? Она, наверное, приняла меня за отца. Он тоже чистил орехи этим ножом.
– Мы не знаем, никто не знает. Остается только терпеть, – ответил врач.
Нинель с каждым днем все глубже погружалась в свой мир, в котором не находилось места ни для живых, ни для мертвых. Она начала разговаривать сама с собой, и эти монологи могли длиться часами. Обвиняла мужа в том, что он дал ей троих сыновей и не дал ни одной девочки. В том, что умер и оставил ее одну. Нинель упрекала покойного мужа во всех грехах – он не дал рожденным от него сыновьям мужской силы, передал лишь слабости. Нинель говорила, что им с Мерабом нельзя было заводить детей, ведь в них будет течь дурная, больная кровь мужа. Нинель кричала, что ее брак принес ей одни несчастья, что она прожила бездарную, бессмысленную жизнь, в которой не припомнишь ничего светлого – одни болезни и страдания. Предательства и потери. И теперь она осталась одна. Роберт? Ее младший нежданный сын, зачатие которого вызвало скорее удивление, чем радость? Нет, он никогда не был для нее долгожданным и самым любимым «последышем», скорее наказанием. Ведь она была уже немолода, чтобы рожать ребенка. Позор – рожать в том возрасте, когда внуков надо нянчить. Да и не хотела его вовсе. Откуда силы взять на еще одного ребенка? Роберт из этих материнских монологов узнал, что лишь Зураба мать любила всем сердцем и душой, всем своим существом. Лишь его с трудом отрывала от груди, продолжая кормить, когда сыну уже исполнилось два года. И именно Зураб должен был стать материнской надеждой и опорой. Но он умер, и в его смерти Нинель всегда винила мужа. Ведь в его роду именно мальчики умирали от странных и страшных болезней. В семье Мераби имелись сумасшедшие, шизофреники и самоубийцы. Вся гниль рода передавалась по отцовской линии и лишь сыновьям, не дочерям. И вся кара за грехи мужниного рода пала на голову Нинель – старшего не уберегла, среднего тоже. Как мог ее Зураб заболеть легкими? Никто не болел никогда. Сколько врачи ни убеждали Нинель, что наследственность в этом случае ни при чем, она осталась при собственном мнении – в смерти старшего сына был виноват муж, его род. Думала все, расплатилась. Оказалось, нет.