И верно, свернули на одну улицу, так словно в пелену въехали. Аж глаза режет. Кузни, кузни, кузни, стук молотков, в открытых воротах большие дворы с верстками и наковальнями, горны с красными углями, крепкие люди в кожаных фартуках, тяжкое дыхание огромных мехов. Мастера и подмастерья: крики и ругань кое-где. Шипение воды на горячем металле. И такова вся улица. Повсюду в бочках алебарды, кирасы, шлемы. Оружейники.
— Вот откуда богатство у города, — сказал Волков.
— Что? — не расслышал его Максимилиан.
— Ничего, задохнуться можно тут, поехали отсюда быстрее.
Они, лавируя между больших телег с корзинами угля, или полосами литья, дурного, не кованного еще железа, пришпорили коней и поторопились прочь с этой улицы.
Кавалер может и был уже не молод, но глаз его был все еще остр, как в те годы, когда он попал в арбалетчики. И на главной площади среди толпы горожан, он сразу заприметил брата Ипполита.
— Монах, — окликнул он его.
Тот, увидев его и Максимилиана сразу подошел, поклонился:
— Храни вас Бог, господин.
— Отчего ты тут? — кивнув в знак приветствия, спросил Волков.
— Почту ищу. Отправить письма в монастырь и просить аббата, чтобы теперь слал мне письма сюда, в Мален. Мы ж будем теперь тут рядом жить? — монах указал на крепкое кирпичное здание с императорским орлом под крышей. — Думаю там она.
Кавалер давно начал подумывать о том, что монах много писем пишет своему духовнику в Деррингхофский монастырь. Он волновался, что там, в письмах, есть лишнее, то, что попам, может и знать не нужно. Но запретить монаху писать он не мог. Честно говоря, боялся кавалер потерять такого хорошего человека, и лекаря, а может быть даже и друга, с кем можно вечером почитать книги, и обсудить то, что прочел. Других таких у него больше не было.
— Да, пусть сюда шлет, — сказал кавалер, хотя и без особой радости, — кстати, спроси у почтальона, где сыскать нам имперского землемера. Они, имперские чиновники, всегда держатся вместе, почтальон наверняка знает, где живет землемер.
— Да, господин, — поклонился молодой монах и пошел к кирпичному зданию.
* * *
Она ходила по лавкам и злилась. Ей приходилось то тут, то там, кривить губы и делать вид, что ей что-то не нравится. И высокий костяной гребень редкой красоты, который мог изумительно смотреться в ее волосах под шелковым шарфом. И великолепные батистовые нижние юбки, да и еще кое-что она отложила с таким видом, как будто ей сначала эта вещь приглянулась, а разглядев ее как следует, она в ней разочаровалась. А все отчего? Оттого, что господин ей давал совсем мало денег. Как же ей было не злиться.