– Аполлон не виноват в том, что он не милый маленький щенок. Он не виноват в том, что он такой большой. И пусть это звучит дико, но у меня такое чувство, что если я не оставлю его у себя, случится что-то плохое. Если ему придется сменить обстановку еще раз, у него могут развиться такие психические проблемы, что его придется усыпить. Я не могу этого допустить. Я должна его спасти.
Твоя первая жена теряется:
– О ком мы сейчас говорим?
Может быть, все дело действительно в безумии? Неужели, я верю, что если я буду к нему добра, если я поведу себя самоотверженно и пойду на жертвы, неужели я в самом деле верю, что если я буду любить Аполлона – красивого, стареющего, грустного Аполлона, – то в одно прекрасное утро я проснусь и увижу, что его больше нет, а на его месте – ты, вернувшийся из царства мертвых?
Теперь, после того как Эктор сообщил о том, что я держу собаку, домовладельцу, он чувствует себя виноватым. Каждый раз, встречая меня, он выглядит сконфуженным.
– Простите меня, – говорит он, – но вы же сами понимаете…
– Я понимаю, что вам надо было делать свою работу.
– Он хороший пес…
Его, похоже, трогает то, что Аполлон позволяет ему гладить себя по голове, как будто он в самом деле думает, что пес знает, что он, Эктор, сделал.
– Вам есть куда переехать?
– Пока нет, но что-нибудь наверняка подвернется, – говорю я с беспечностью, которая совершенно искренна: моя жизнь стала настолько нереальной, что я едва пробежала глазами второе уведомление о выселении, присланное из офиса управления зданием, прежде чем выбросить его в мусор.
– Какая жалость, – говорит Эктор. – Такое прекрасное животное. Мне очень жаль.
– Это не ваша вина.
Чтобы доказать, что я его не виню, я планирую дать ему на Рождество более щедрые чаевые, чем в прошлом году.
Я не могу точно сказать, нравится ли Аполлону, когда я его массирую, или же он это просто терпит. Но я продолжаю это делать, заставляя его ложиться то на один бок, то на другой, а между массированием боков почесывая его грудь. Чесание груди явно нравится ему больше всего. Ему не нравится, когда дотрагиваются до его лап, но живущая глубоко внутри меня шалунья не оставляет попыток трогать и их.
Он уже привык и к своему новому дому, и ко мне. Я не оставляю его одного, кроме того времени, которое я провожу в колледже. Но и там я постоянно о нем думаю, и мне не терпится поскорее вернуться к нему. Он встречает меня у двери (ждал ли он у двери все время, пока меня не было?), но вид у него печальный, что говорит о том, что ожидание давалось ему нелегко. (Насколько хороша его память? Если она очень хороша, а считается, что у собак память отличная, то какое же горе он, наверное, испытывает, когда я запираю его одного. И – эта мысль рвет мне сердце – не