А может быть, Аполлон – это гений среди собак, который каким-то образом понял мое отношение к книгам. Может быть, он уразумел, что когда я чувствую себя не самым лучшим образом, единственный выход для меня – это увлечься чтением книги. Может быть, об этом ему сказало его феноменальное собачье чутье. Если, как показывают исследования, нос собаки способен учуять рак, было бы совсем неудивительно, если бы он мог также учуять перемены в организме человека, вызванные снятием стресса или стимуляцией умственных процессов или чувством удовольствия. Если некоторые собаки могут предсказывать возникновение эпилептических припадков, что, как известно, случалось не раз, разве было бы странно, если бы какой-то пес мог предсказывать надвигающийся на человека приступ хандры?
По правде говоря, чем дольше я живу с Аполлоном, тем больше убеждаюсь, что Ворчливый Ветеринар был прав: мы, люди, не знаем и половины того, что происходит в собачьем мозгу. Вполне возможно, что хотя они и немы, они могут неким непостижимым образом понимать нас лучше, чем мы понимаем их самих. Как бы то ни было, мне на ум приходит явственный образ: лавина отчаяния, обрушивающаяся на меня, и, подобно сенбернару, пробирающемуся сквозь снег к попавшему в беду в Альпах путнику, неся на шее маленький бочонок бренди, ко мне подходит Аполлон и приносит книгу.
Даже если нам известно, что на самом деле сенбернары никогда не приносили заплутавшим в снегу путникам бренди. Было время, когда мне было бы легче разобраться, не является ли чтение писем Рильке к молодому поэту собаке признаком психического дисбаланса.
Я решаю сделать чтение вслух частью нашего повседневного распорядка дня. Правда, понимая, что на это могут сказать другие люди, я никому об этом не говорю. Но ведь многое из того, что я написала на этих страницах, я не рассказывала никому. Удивительно, как сам процесс письма приводит тебя к исповеди. Хотя иногда он также способствует безудержной лжи.
Как и Рильке, Флэннери О’Коннор написала серию писем незнакомке, от которой как-то раз нежданно-негаданно получила письмо. В собрании писем О’Коннор, опубликованном после ее смерти, эта женщина, которая попросила не упоминать ее имени, фигурирует как А. Вначале ей тридцать два года, на два года больше, чем самой О’Коннор, которая, тем не менее, с успехом справляется с ролью ее наставницы. Письма к А., написанные на протяжении девяти лет, полны мыслей о литературе и религии и о том, что значит быть писателем и ревностной католичкой. Она свободно рассуждает о своих художественных произведениях, и когда А. отправляет ей кое-что из того, что сочинила сама, то получает одобрительный и ободряющий ответ. У А. имеется дар к написанию рассказов, пишет О’Коннор и называет один из ее рассказов «почти что совершенным». Когда у А. начинается творческий кризис и она не может больше писать, О’Коннор сразу же приписывает это проискам дьявола. Ибо для истовой католички О’Коннор дьявол – это отнюдь не метафора.