В данный момент он рассеянно читает текст описания одного из экспонатов. Выглядит он довольно странно: что он делает здесь, коль скоро музейная экспозиция не вызывает у него большого интереса? Может быть, просто греется?
Но внезапно он вздрагивает, отрывает взгляд от таблички, которую читал, и начинает прислушиваться к тому, что говорит экскурсовод.
Он моментально преображается, глаза его загораются. Подойдя к основной группе, он слушает гида. Теперь он весь внимание.
Группа между тем стоит, окружив застекленную витрину, в которой выставлено старинное копье. Нет, не старинное – древнее. Молодой человек с усиками внимательно разглядывает его: древко плавно переходит в широкий наконечник с гребнями, а острие прикрыто золотой манжетой. То самое острие, которое некогда пронзило подреберье Распятого.
– С этим копьем, – говорит экскурсовод, – связана легенда, согласно которой тот, кто объявит его своим, возьмет судьбу мира в свои руки для совершения добра или зла.
Экскурсовод произносит эти слова заученно, не задумываясь над их смыслом, который уже стерся от постоянного повторения. Он проговаривает этот текст, должно быть, в сотый раз. И экскурсанты выслушивают его тоже без особого интереса. Похожее они слыхали уже не раз и о разных предметах. Там – священный сосуд, тут – волшебный ларец, и у каждого – легенда, с ним связанная. Легенда, она и есть легенда. Это вроде сказки – от жизни далеко и потому воспринимается, в лучшем случае, с вежливым, но вялым интересом. Брать судьбы мира в свои руки большинство, понятное дело, не собирается.
Но молодой человек воспринимает эти слова совершенно иначе: он как раз очень даже готов взять эти самые судьбы в свои руки и вершить их, вершить…
И в этот момент с ним происходит нечто: врачи это назвали бы приступом. Но что они понимают, эти «клистирные трубки», в мистическом и трансцендентном? Молодой человек с усиками чувствует, что от Копья идет волна. Чего? Если бы об этом спросили Лонгина – уже после того, как он бросил ремесло солдата и разум его просветился, то он бы с уверенностью сказал: святости. Но Копье амбивалентно, и каждый видит и чувствует в нем свое. Вот и сегодняшний странный посетитель музея, глядя на Копье, чувствует совсем иное: бесчеловечную силу, жестокую волю и жажду власти. В его глазах обстановка музейного зала расплывается, и перед ним, дрожащим в близком к умопомешательству экстазе, является фигура Сверхчеловека – воплощение чистого зла. «Опасный и возвышенный разум, бесстрастное и жестокое лицо» – так он опишет это позже.