— Пушинка, а не мнение, — согласился оперуполномоченный второго отдела областного угрозыска товарищ Норгулин, член КПСС и отличный семьянин.
— Точно, — кивнул Григорян. — Вот вы молодые, но уже большие люди. Можете подозревать. Ваше мнение много весит.
— Пуд, — кивнул Пашка.
— А то и больше.
— Ну, не больше центнера. Центнер — это уже у прокурора, — сказал Норгулин.
— Э-э, у прокурора и на тонну может потянуть, — хитро погрозил пальцем Григорян. — Можно закурить?
— Курите.
— А у вас не найдется?
— Для бедного и голодного армянина всегда найдется. — Пашка вытащил пачку «Стюардессы» и протянул Григоряну.
— Ох спасибо. — Григорян помял сигарету, засунул в рот, вытащил из кармана золотистую, очень дорогую зажигалку. Пашка впился в нее глазами. Заметив это, Григорян непроизвольно зажал вещицу в руке, хотел, наверное, спрятать, но тут же опомнился и зажег огонек.
— Что общего было у вас с гражданином Новоселовым? — задал я очередной вопрос.
— Э-э, что общего? Ничего. Друзья мы, да. Он ко мне в гости идет, потом я к нему в гости иду. Он мне поможет, потом я ему помогу. У него было много друзей.
— Кто именно? — спросил я. Это действительно чрезвычайно интересовало меня.
— Он — большой человек, и друзья у него большие люди. Художник, профессор, да, райком, исполком — все товарищи были.
— Может, и фамилии вспомните?
— Профессор Прокудин, серьезный человек. Художник этот, Лева, фамилии не помню. Несерьезный человек. Кастамырин — артист, вообще не человек.
— Почему?
— Говорят, он мужчин имеет.
— А с Новоселовым у них ничего такого?
— С ним? Ты что, родной? Он только женщин имел. Он любил их иметь.
— Кто из этих больших людей мог убить Новоселова?
— Зачем убивать? Кому нужно убивать? Они все друзья были. Чтобы вино вместе пить, помогать друг другу. Зачем убивать?!
На дальнейшие вопросы Григорян отвечал вяло, невпопад. Неожиданно он воскликнул:
— Не там ищете. Не там.
— Так вы скажите, где это — «там», мы с фонариком и пошукаем, — предложил Пашка.
— Вокруг Новоселова много хороших людей было — не убьют, не украдут. Но ведь не все такие. Были и другие.
— Совсем другие? — спросил я.
— Э-э, не знаю я. Зачем буду наговаривать, если ничего точно не знаю?
— Мы же никого не собираемся обвинять. Просто сидим, говорим, — сказал Пашка.
— Неудобно мне, э-э…
— А чего неудобно?
— Ладно. Вы мне скажите, будет нормальный человек через слово чью-то мать поминать, пить все время, орать? Драться всегда будет нормальный человек? Или в тюрьме чернилами себя с ног до головы разрисовывать? «Не забуду мать родную», «Что нас губит?». Будет нормальный человек все время нож в кармане носить, а?