Себе он не изменяет, весь в черном, спасает этот наряд только серебристая окантовка. Пожалуй, еще цвет волос элленари, на который больно смотреть, но, принимая во внимание то, что мне на него смотреть не очень-то хочется, сойдет. Он поднимается из-за стола, чтобы подать мне руку, до которой мне не хочется дотрагиваться. Мне вообще не хочется к нему прикасаться, но кто бы меня спрашивал, правда? Ни один уважающий себя мужчина в Энгерии не возьмет женщину за руку, пока она не позволит, этот же сжимает мои пальцы, и в грудь ударяет тягучий, зыбкий жар.
Отнять руку не представляется возможным, поэтому приходится делать вид, что мне все равно. Все равно получается как-то странно, я бы сказала, даже чересчур, потому что чем сильнее я пытаюсь избавиться от этого чувства, тем ярче полыхает в груди.
– Это знак моей принадлежности, – сообщают мне тем же ровным тоном, которым вчера сообщили, что мы идем смотреть на пытки. – После обручения станет проще.
– Я вам не принадлежу. – С трудом справляюсь с охватившими меня чувствами. – Никакого обручения не будет.
– Разумеется, будет. В ночь схождения луны и солнца, под Аркой Благоденствия.
Разумеется.
Глубоко вдыхаю и выдыхаю, когда мне отодвигают стул рядом с ним.
– В моем мире я не должна сидеть рядом с вами.
– Вы в моем мире, леди Лавиния.
Ах так? Хорошо.
Устроившись на стуле, хочу расправить платье, но пальцы хватают пустоту: забыла, что здесь нет кринолинов. Здесь нет ни белья, ни нижних сорочек, поэтому я чувствую себя почти раздетой, особенно под его взглядом, которым он, не стесняясь, меня обводит. Мы сидим так непростительно близко, что при желании он может коснуться моих пальцев, поэтому я убираю руки и складываю их на коленях. Еще один минус Аурихэйма – здесь никто не носит перчаток, и каждое прикосновение как беспардонная близость. К счастью, тарелки здесь самые обычные и приборы тоже. А вот блюда…
– Что из этого можно есть, чтобы не отравиться?
Взгляд Золтера темнеет.
– За моим столом вы не будете отравлены, леди Лавиния.
– Правда? У меня в этом серьезные сомнения.
Его глаза темнеют еще сильнее, и вместе с ними темнеет узор на лице, из насыщенного темно-зеленого становясь почти черным.
– Позвольте спросить почему.
– Начнем с того, что меня притащили сюда помимо моей воли.
Мои слова провоцируют такую тишину, что у меня начинает звенеть в ушах. Если до этого слышались едва различимые шаги прислуги, сейчас от них остаются одни воспоминания, так же как от звука расставляемых на столе блюд. У меня такое чувство, что время снова застыло, но на этот раз по моей воле.