Грейс плюхнулась на кровать и наблюдала за мной.
– Что, нет ремня?
– Не могу найти.
Она вскочила и подошла к куче моей обуви возле шкафа. Вытащив шнурки из одной кедины и одной кроссовки, она связала их вместе.
– Это подойдет.
Я взял у нее этот импровизированный ремень и продел в шлейки джинсов.
– Спасибо.
– Не за что.
Когда я натянул сверху черную майку с Рамоном[4], она одобрительно улыбнулась:
– Отлично. Ты готов?
– Пошли!
Мы бегом спустились по лестнице с третьего этажа, и Грейс распахнула стеклянные двери. Выйдя на улицу, она раскинула руки и задрала голову, глядя в небо.
– Какой офигенный день!
Повернувшись, она схватила меня за руку. – Пошли, нам сюда.
– Мне пугаться? Это вообще далеко?
– Примерно шесть кварталов. И нет, нечего пугаться. Тебе там понравится. И душе твоей понравится, и животику, и кошельку тоже.
Я не знал никого старше двенадцати, кто бы так говорил – животик. Мы шли рядом, плечо к плечу, впитывая исходящее от асфальта тепло.
– Я слышал, как ты играла вчера ночью, – сказал я ей.
Она испуганно взглянула на меня:
– Слишком громко?
– Вовсе нет.
– Ко мне пришла Тати, моя подружка, и мы репетировали вместе. Она играет на скрипке. Надеюсь, мы не мешали тебе спать.
– Мне очень понравилось, Грейс, – серьезно сказал я. – Как ты научилась так играть?
– Я сама научилась. Мама купила мне виолончель на гаражной распродаже, когда мне было девять. Как ты знаешь, мы никогда не были особо богаты. На виолончели нет ладов, и чтобы играть, нужно очень чуткое ухо. Я просто слушала кучу всяких записей и потом пыталась повторить мелодию. Потом я еще научилась играть на гитаре и на пианино, в двенадцать. А в старших классах учитель музыки написал мне сумасшедшую рекомендацию, вот я сюда и поступила. Но весь прошлый год мне было страшно тяжело учиться, и я не уверена, что выдержу этот.
– Почему?
– Я ничему не училась по-настоящему, кроме игры в школьном оркестре, а тут сильная конкуренция. Я стараюсь изо всех сил, чтобы тянуть на уровне студийных занятий.
– А какую музыку ты любишь играть?
– Я люблю играть все. Я люблю рок-н-ролл и классику люблю тоже. Я люблю играть на виолончели, хотя это страшно больно и тяжело. Мне нравится, как ее звук может то рычать, то струиться. Когда я играю без смычка, это напоминает мне рокот камней, я прямо представляю себе, как ручеек бежит по круглым камушкам.
Я остановился. Она ушла на несколько шагов вперед, а затем обернулась:
– Что такое?
– Грейс, это очень красиво. Я никогда не думал о музыке вот так.
Она вздохнула:
– Эх, если бы одной любви было достаточно…