Однажды на сеансе она упоминает сновидение, в котором странные, необычно произносимые слова ясно выделялись на фоне контекста сновидения. Речь шла скорее даже не о словах, а о ряде непонятных звуков. Я хорошо помню ее восклицание, последовавшее за рассказом о сновидении: «Я и не догадывалась, что возможно чувствовать счастье, какое я испытала в сновидении, слушая все эти лишенные смысла слова, так странно звучащие». У меня есть привычка записывать все, что происходит и говорится в процессе аналитического сеанса. Для меня так удобно, потому что когда моя рука пишет, я сама целиком и полностью свободна, чтобы думать. Рука пишет, а я в это время думаю. Вот и в этот день я старалась записать слова Мюриэль Каэн и, в частности, слова со странным звучанием. Еще до окончания сеанса я вспомнила, что Мюриэль, родившись в Лондоне, первые девять месяцев жизни провела в Индии. Ее отец, английский чиновник, работавший в этой стране, нанял молодую индийскую девушку, чтобы присматривать за ребенком. Постепенно между ребенком и няней установилась такая прочная аффективная связь, что отец решил по возвращении в Англию взять с собой молодую индианку. Но этим планам не суждено было сбыться, и маленькая Мюриэль должна была окончательно расстаться со своей первой няней. Казалось, это разделение никак не повлияло на ребенка.
Воспоминание об этих первых месяцах жизни Мюриэль Каэн было ассоциативно связано со словами сновидения, которые я писала на листочке. Как только закончился сеанс и наступил момент прощания, я сказала ей, отдавая листок, на котором написала незнакомые фонемы: «Вот фраза, как я ее услышала и записала. Было бы любопытно, если бы слова, услышанные вами во сне, оказались похожи на слова языка той страны, где вы прожили первые месяцы жизни». Эта мысль настолько ей понравилась, что она пошла к индийскому представителю в университетском городке, который в конце концов направил ее к своему соотечественнику, говорящему на диалекте той области, где служил отец Мюриэль. Прочитав написанные на листочке слова, индийский студент засмеялся и объяснил Мюриэль, что они как раз соответствуют обычному в народе выражению, которое употребляет нянька, ласково разговаривая с младенцем, что-то вроде: «Глаза моей девочки более прекрасны, чем звезды». Но самым удивительным было то, что последовало за этим необыкновенным открытием. Прошло несколько дней, и состояние Мюриэль ухудшилось, появилась болезненная параплегия. Ноги больше не держали ее, они стали беспомощными, как у младенца, которого держат на руках. Ребенок ходит ногами своей матери, и именно так надо рассматривать логику образа тела, как некий образ, присоединенный к образу тела другого. Верхняя часть ребенка срастается для передвижения в пространстве с нижней частью тела взрослого. Говоря точнее, не представляли ли в сновидении Мюриэль слова со странным звучанием переход, связывающий образ тела младенца, незавершенный на уровне схемы тела таза и бедер, – с образом тела молодой индианки, в качестве опоры, самой настоящей матери – носительницы ребенка, пока он не мог ходить. Значит, не поддающееся выражению счастье, испытанное в сновидении, было не чем иным, как возвращением к нежности состояния слияния между матерью-носительницей, которая говорит с еще незрелым младенцем, умеющим слушать.