Тропу пересекал узкий поток: вода сочилась из трещины в скале и ручьем стекала на дно ущелья.
Легко процокали по камням копыта. Всадник спрыгнул с седла.
– Обойдешься! – весело шлепнул он коня по морде. – В лесу тебя напою!
И, склонившись над ручьем, погрузил ладони в ледяную воду.
Злобно пропела стрела. Струя крови окрасила поток и заскользила в равнодушную тьму ущелья. Сверху на тропу посыпались мелкие камешки: убийцы спешили обшарить упавшего лицом в воду человека.
* * *
Солнце просеивалось на тропинку сквозь решето ветвей. Корни деревьев перепахали землю, толстые сучья угрожающе склонились над тропой, заставляя всадника ехать шагом, низко наклонившись к гриве коня. Листва скользила по плечам, по капюшону плаща. Не сверху, не из древесных крон ожидал всадник опасности!
Что-то тяжело свалилось сзади на конский круп, чьи-то пальцы впились в плечи, боль тупо толкнулась меж лопатками и отозвалась во всем теле. Седло и конь куда-то исчезли, медленно закружились в глазах древесные стволы, сбоку возникла земля и мягко ударила по плечу.
Издали наплывали голоса. Чужие, хриплые, гортанные слова.
– Нашел письмо? Дай сюда. Гонца добей.
– Да он уже...
На каком языке они говорят? Ах да, это наррабанский...
Хотелось сказать что-то, окликнуть людей, но слова умирали на выдохе.
Голоса наемников-чужеземцев смолкли.
Раненый лежал неподвижно. Время замерло, застыло.
Человек не знал, что туго натянувшийся на спине плащ прижался к ране и остановил кровь.
Постепенно в глазах чуть прояснилось, мысли стали связными. Раненый попытался шевельнуться. Боль в спине стала невыносимой, но руки послушались.
В море боли мелькало далекое, не имеющее к нему отношения: крепость, враг, донесение, убийцы... Мысль о близкой смерти не пугала, обещала успокоение...
И вдруг вспыхнуло главное, страшное: он умрет в лесу! Кто сложит для него погребальный костер? Тело растерзают звери, а душа не очистится в Бездне! Проклятые наррабанские дикари... ящеры пустынные... не знают, как человек должен прощаться с этим миром!
Стало страшно, так страшно, что боль стала незаметной, незначащей, а мысли слились в одну: нельзя лежать здесь! Надо ползти, все равно куда, но ползти! Боги не допустят, чтобы он умер вдали от людей!
Руки дернулись вперед... неловко подворачиваясь, потащили за собой беспомощное тело... совсем немного, чуть-чуть... и еще... и еще...