На суше и на море 1978 (Абрамов, Янтер) - страница 8
Что за чертовщина!
Тверже твердого знал: тропа не могла пропасть, как не мог пропасть проселок, к которому она вела, проселок, пробитый более чем четверть века назад танками наискось по склону холма, где на вершине стояла деревня.
Тут мне вспомнился смешной случай. Перед самым моим уходом на действительную, в начале осени, Марфа положила поперек дороги, пробитой еще танками, бревно. Как это она умудрилась подтащить? И откуда взяла? Шутили, что не иначе как венец со своей избенки сняла. Откинуть бревно, однако, поостереглись. Кто знает, чего старуха с такой дурной славой выкинуть может? А может, надобности большой ехать в соседнее село не приспичило. Только в полдень, я помню, когда шофер из райцентра вез хлеб в сельмаг, попробовал откинуть бревно — не смог.
И еще оказалось оно положенным с таким расчетом, что во время дождя машина, идущая сверху, непременно сползет юзом на него и застрянет, а идущая снизу, преодолев подъем, не сможет затормозить и скатится обратно.
Затем настал мой «последний нонешний денечек», как говорят. Не до бревна и Марфиных хлопот стало…
Раздвинув сплетенные ветви орешника, я вышел на опушку.
Не шла наискось по холму дорога, пробитая танками. В спелой ржи чуть приметным полумесяцем угадывалась она. А там, где дорога выходила из села, у околицы, у Марфиной избы, поднималось с десяток молодых тополей. Уже довольно рослых. У нас они чуть не на два метра в год вымахивают. А под топольками кустарник какой-то. По закраине, а потом по меже я поднялся к деревне, вышел на улицу. Стекла в Марфином доме повыбиты, рамы поломаны, простенки едва держались. Видимо, ребятишки здесь крепкие баталии устраивали. На углу сруба увидел я кусок покоробившейся фанерки. А идя мимо, разобрал и надпись: «Марфин тупик».
Я примчался домой, очень обрадовался встрече с родными и забыл о межеумочном времени, когда не знал, верить или не верить в искренность родительской любви…
Целую неделю я находился словно в тумане. Иногда вскакивал по ночам. Мне снилась корабельная тревога.
Потом жизнь вошла в обычную колею. Не сразу, но вскорости спросил я у нашего агронома, как же это Марфа обскакала его.
— Да, — согласился он. — Полсотни гектаров, не меньше, выручила старуха.
Я спросил настырно:
— Вы-то что же смотрели?
Наш агроном Степка Оврагов, о котором у меня сохранилось воспоминание как об отличном плясуне, стал Степаном Трофимовичем. Я почти не признал его в степенном, медлительном и мешковатом мужчине с конопатым лицом. Он спросил в свою очередь меня, хитровато прищурившись:
— Можно ль сразу было такую бойкую дорогу перегородить?