— Ноль три? — спросил Генька.
— Нет, это не цифры. Буквы. «О» и «Зе» — «особое задание». Вероятно, в результате разговора с штабфронтом я предположил, что они планируют какое-то особое задание. Да, именно — особое задание, связанное с «Большой Бертой». Ведь они редко говорили: «Займемся сами», а все больше с нас спрашивали.
— От какого числа эта запись? — склонился над тетрадью Николай Филимонович. — От восьмого? Понятно!
— Что именно? — насторожился генерал.
— У нашего переводчика завалялся в бумагах протокол допроса пленного. Он после сбора мне переслал. Соседи взяли этого фрица в ночь на седьмое августа под Пулковом. Между прочим, спросили и о «Большой Берте» — не видел ли? Оказалось — видел, как раз накануне. Ездил на дивизионный склад и заметил в лесу. Вот только в топографии немец был слаб: какой лес — уточнить не удалось.
— Значит, все? — разочарованно протянул Витя.
Генерал пожал плечами:
— В дневниках о «Берте» больше не упоминается. Но, может быть, привлечь еще один источник? Нашу дивизионную газету…
— «Боевое знамя»?
Генерал удивленно взглянул на Витю:
— Вы, я вижу, хорошо осведомлены. Конечно, прямых данных мы здесь не найдем. Но все же…
Он вынул из шкафа толстую пачку старых газет и осторожно водрузил на стол.
— Мне ее комиссар презентовал — ко дню рождения. Полный комплект. И, вероятно, единственный. В те времена за обязательным экземпляром следили не так ревностно, как теперь. Во всяком случае, в Ленинской библиотеке такого нет.
— И в Публичной тоже… — шепнул Витя Геньке. — Я спрашивал…
На загрубевшем ватмане, прикрывавшем пачку, стояли цифры: 1942. Николай Филимонович разыскал картонную закладку «Июль» и раскрыл подшивку. Ребята, теснясь за его плечами, разглядывали маленькие листки, начинавшиеся предупреждением: «За пределы части не выносить!»
Чего только не вмещалось на четырех страничках дивизионной газеты! Яростные передовые статьи и деловые наставления бойцам, списки награжденных и ядовитые карикатуры на фашистов. На последней полосе из номера в номер печатались нескончаемые похождения храброго и веселого ефрейтора Пети Хваткина.
«Петя был заикой, каюсь,
Но твердил, кусая ус:
«Хоть я в ж-жизни з-заикаюсь,
Но в бою н-не з-заикнусь!» —
прочел шепотом Витя и сразу вспомнил полутемную комнату и лысого заику-редактора. Видно, кто-то из газетчиков решил подразнить своего шефа.
…Кончились июльские номера, начались августовские. И вдруг! Потускневший снимок… Подпись: «Умелый сапер». Витя схватил Геньку за рукав, тот сразу понял и закричал:
— Это же его отец!
Все склонились над снимком.