— Ой, — пискнула она из соседней комнаты. — Генька, не сердись. Там свежий «Огонек» на столе. Я сейчас… Мигом…
Генька уже отлично знал, что мигом у Оли не выйдет, раз она переодевается и причесывается.
Обычно он не упускал случая съязвить по этому поводу. Но нынче ехидничать не хотелось. Ему даже как-то понравилось вот так сидеть и ждать. Листать «Огонек», слышать, как за дверьми шуршит Олино шелковое платье, и ждать.
На подоконнике сверкает глыба горного хрусталя. Будто так и лежит со дня рождения. Глыба напоминала льдину. И казалось странным, как она не плавится на солнце?! Генька даже рукой потрогал, — нет, подоконник сухой…
Вскоре Оля вышла. Синее платье и синяя лента в косе. Что-то в ней было новое, необычное. Генька не понимал — что? Потом заметил — туфли на каблуках. Не так, чтоб уж очень высоких, но все-таки… Оля как- то сразу повзрослела и похорошела.
«Ерунда, — отмахнулся Генька. — Как это — от каблуков похорошела?! Каблуки же не на нос вешают. Где-то там, у пола…»
Но — факт…
«А ведь Оля, пожалуй, красивая…» — вдруг подумал Генька.
Но подумал скорее с сожалением. Сколько ни читал романов, везде из-за красавиц всякая чертовщина…
Они пошли к Филимонычу. Оля шла чуть впереди, а Генька на полшага сзади, сунув руки в карманы.
— Знаешь, — сказала Оля. — Я вот сегодня прочитала, что у стрекозы уши — на ногах. На каждой ноге по три уха… Странно, да? А раз так — может быть, где-нибудь есть существа, которые видят хвостом, а едят глазами… А?
Генька кивнул. Посмотрел на Олю.
— А я, знаешь, все насчет Бортового… — сказал Генька.
И замолчал. Стоит ли Оле говорить? Хотя… Оля — поймет. Она все поймет…
— Я ведь так верил ему, героем считал, — Генька хмуро покачал головой и нарочно, назло себе, добавил: — Орел-командир!
— Ну, Генька, ну, не надо! — сказала Оля. — Ведь не ты один. Все полагали…
Это было не так. Генька отлично понимал, что это не так. Просто Оля хочет утешить его…
— Я вообще как-то в людях путаюсь, — сказал Генька. — Вот если мне кто-нибудь поначалу нравится — обязательно потом стервецом окажется. И наоборот…
Оля засмеялась:
— Например?
Генька замялся. Мог бы он сказать, что вот ее, Олю, он считал болтушкой и трусихой. А на поверку — она совсем не такая. Но этого он, конечно, ни за что и никому…
— А ты молодец, Генька, — сказала Оля, когда они уже подошли к лестнице, где на четвертом этаже жил Филимоныч. — Самокритика — это ой, как нелегко! Всякому. И особенно… — она чуть не сказала «хвастуну», но удержалась.
* * *
В тесной комнате Филимоныча уже сидели Витя и Тишка. Когда пришли Оля с Генькой, стало совсем не повернуться.