— Не об «Искре», а о письме «Е. Ч.». И, кстати, «Искра» в это время уже была не ленинская, а меньшевистская. Уж кому-кому, а вам следовало бы знать…
Порфирий Иванович обиженно нахмурился.
— Намеки на таинственное исчезновение Рокотова, — все это грязный вымысел, — не обращая внимания на его недовольство, продолжал Николай Филимонович. — Рокотов погиб! Да, героически погиб при побеге!..
— И вы это можете доказать?
— Да.
Порфирий Иванович задумался.
— Все же это подозрительно, — сказал он. — И зачем вам заниматься человеком… э… с непроверенной… э-э… с неясной биографией? Ведь Рокотов не рекомендован… И, наконец, наши ученые-историки… э-э… академики и профессора, тоже почему-то… э-э… даже не упоминают о Рокотове…
— Их сбила с толку эта заметка в «Искре». Они не знали о гибели Рокотова того, что знаю я…
— Возможно. И все же… выберите для ваших… э-э… следопытов вполне проверенную, положительную личность. Зачем вам лезть в неизвестные дебри… э-э… и тащить за собой неопытных детишек?..
— Ясно, — сказал Николай Филимонович. — Так оно, конечно, спокойней. И все-таки — разрешите мне переснять фотографию?
Порфирий Иванович пожал плечами:
— Пожалуйста.
— И еще, — сказал Николай Филимонович, — у меня ощущение, что в этой папке не хватает документов.
— Возможно…
— Где же они?
— Вы, вероятно, знаете, — Порфирий Иванович откинулся на спинку кресла, — после Февральской революции царские архивы были… э-э… вскрыты и стали… достоянием народа. В первый период не была по-настоящему поставлена охрана их. Поэтому некоторые документы… э-э… пропали…
— Понятно, — Николай Филимонович встал.
«Сказать или не говорить? — подумал он. — Нет, этому человеку не скажу».
Он попрощался и ушел.
«Е. Ч., — думал он, шагая к автобусной остановке. — Бывший друг Е. Ч.».
ЕГОР ЧУРИЛОВ
Как ни странно, Генька с Витей ни разу не были дома у Оли. И сейчас они с любопытством озирались по сторонам.
Комната была большая, и каждый угол ее служил самостоятельной комнатой.
Слева возле окна стоял письменный стол, заваленный книгами, конспектами; на нем в беспорядке громоздились большие и маленькие, гладкие и угловатые разноцветные осколки породы; тут же лежал цельнолитой молоток с короткой металлической рукояткой.
— Хозяйство Никиты? — догадался Витя, с любопытством взвешивая в руке массивный, блестящий, как кусок антрацита, минерал.
Оля кивнула.
— А это чье? — спросил Генька.
В другом углу комнаты на столе, покрытом листом фанеры, были разбросаны резцы, сверла, испачканные маслом чертежи.
— Это Мишино, — пояснила Оля.
— Тоже брат?
— Ага.