— Токарь?
— Ага. Мы его зовем:
«Токарь по металлу,
По хлебу и салу».
В третьем углу тоже стоял стол. И на нем тоже лежали резцы и чертежи.
— Тоже Мишин? — спросил Генька.
— Нет, Володькин.
— И он токарь?
— Ага. По фарфору.
Генька подозрительно посмотрел на Олю: не смеется ли? Он что-то не слышал о такой профессии.
— На фарфоровом заводе изоляторы вытачивает, — пояснила Оля. — Мы его дразним:
«Токарь по фарфору
Съел оладий гору».
Он однажды на спор с Мишей слопал четырнадцать сковород. Представляете? Вот обжора!
В четвертом углу тоже стоял стол. И на нем тоже валялись инструменты и чертежи.
— Чей? — спросил Витя.
— Николая.
— Тоже брат?
— Ага.
— И тоже, конечно, токарь?
— Не угадал. Фрезеровщик.
— Слушай, Оля, — вмешался Генька, — скажи сразу: сколько?
— Чего?
— Сколько у тебя всего братьев?
Оля засмеялась.
— Не так уж много. Четыре. И все гораздо старше меня. У Николая даже дочка есть. Наташа. Два года семь месяцев. Она меня зовет — тетя Оля. Это я — тетя! Здорово?!
Ребята согласились: действительно, здорово.
— А почему братья тебя обижают?! — заметил Генька. — У них — по столу. А у тебя?
— Ну меня есть. В другой комнате.
Войдя за Олей в смежную комнату, Генька присвистнул:
— Похоже на больницу!
— Или на общежитие, — добавил Витя.
И в самом деле, в комнате в три ряда стояли кровати: семь штук.
— Да, — вздохнула Оля. — С жилплощадью туговато… — она села к столу и постучала карандашом по стакану. — Ну, мальчики, хватит болтать. За дело!
— На повестке дня — один вопрос, — сказал Генька. — Егор Чурилов.
— Темный тип, — покачала головой Оля.
— Проходимец! — заявил Витя.
— Одно только странно, — сказала Оля, — если всё, что он напечатал в «Искре», клевета, зачем он поставил свои инициалы? Взял бы да и подписался: икс-игрек. Или А. Б. К чему было выдавать себя?
Ребята задумались.
В самом деле, — необъяснимо. Ведь клеветники — всегда трусы, заячьи душонки. И даже если Егор Чурилов и не трус, то все же из простой предосторожности обязательно попытался бы скрыть…
— Ну, ладно, — решительно произнес Генька. — В этом мы потом разберемся. А пока — можем мы доказать, что Егор — тип?
Выяснилось, что, кроме подозрений в дневнике Рокотова и заметки в «Искре», других доказательств нет.
— Ни черта, — сказал Генька. — Никаких зацепок.
И хотя он «выразился», ни Оля, ни Витя не заметили этого и не дали ему щелчка.
— Есть! — вдруг тихо сказал Витя.
— Ну?! — встрепенулись ребята.
— Возможно… Егор… предатель! Так?..
— Так!
— Значит… он был связан… с полицией… охранкой…
— Ну? Не тяни!
— Значит… в архиве охранки…
— Ур-р-рра! — восторженно завопила Оля.