— Молюсь, государь! — лязгнул зубами Никита.
— Молись со слезами, с покаянием, припадай к Богу с верою. Милостив Бог есть, иже праведников любит и грешных милует, к стопам Его прибегающих.
Царь вдруг повалился на колени перед иконостасом, стукнул лбом в пол так, что гул пошел, стал молиться.
Никита натянул на себя кафтан.
Появилась и Василиса. Она терпеливо дожидалась окончания молитв государя, привалившись плечом на дверь и держа в руках поднос с чаркой вина и хлебцом.
Наконец Иоанн Васильевич бодро поднялся на ноги, выпил вино, смачно, неприлично долгим поцелуем присосался ко рту Василисы.
— Ты, стремянный, верой и правдой служил мне. Теперь и я тебе облегчение пришел сделать. Говоришь, лихорадка у тебя? — Иоанн Васильевич ласково улыбнулся Никите.
— Нет, государь, мне уже стало лучше!
Иоанн Васильевич обрадовался:
— А сейчас и совсем от недугов избавишься. Принес я тебе верное снадобье. Лечит от всех болезней на свете: от лихорадки, от горячки, от рожи, от уязвления змеи, от воспаления хитрости. — Поманил Скуратова: — Эй, Малюта, налей, для друга не жалей!
Мелентьев сжал губы, невольно отшатнулся: он увидал коварное и полное жестокости лицо Скуратова. Понял: смерть пришла! Собрался с силами, твердо сказал:
— Суди тебя Господь, Иоанн Васильевич! Я противиться не смею. Но помни: коли обидишь Василису, с того света приду к тебе, взыщу.
Царь хрипло рассмеялся:
— Напрасно!
Скуратов протянул чарку. Мелентьев перекрестился, повернувшись к образу Матери Божьей, выдохнул и залпом выпил.
Государь отвернулся. Скуратов, напротив, с любопытством неотрывно глядел на стремянного.
Поначалу казалось, что Никита вполне в здравии. Он сам уже поверил в чистоту помыслов государя. Так прошло несколько минут. И вдруг Никита повалился, скрючился на полу, прохрипел:
— Воды, воды… во рту все жжет, глотка горит… — Белки дико вращались, зрачки резко расширились, лицо стало пунцовым.
Скуратов сладострастно улыбался. Государь печально вздыхал.
В толпе государевых людей возвышался Иван Колычев. Взор его был мрачно потуплен.
Стремянный забился в предсмертной агонии, изо рта пошла пена.
Государь перекрестился:
— И впрямь тяжко недужил наш Никитушка! Даже снадобье не помогло. — Взглянул на Василису, у которой по лицу катились градом слезы: мужа она любила. Но сейчас вдруг вспомнила свои предчувствия, те самые, давние, с ранней детской поры: «Быть мне царицей!» — и сразу на сердце как бы полегчало.
Государь, словно догадавшись о ее мыслях, мягко молвил:
— Никитушку мы похороним по-христиански. А тебе, Василиса, негоже с покойником в доме оставаться. Собирай платья, во дворец поедем, поминки устроим.