красивые наряды, изобилие цветов, учтивые и изысканные манеры…
(С горячим интересом.) Расскажите же, что там, в Москве?
Булгаков. Третьего дня на Арбатской площади солдат не отдал чести пьяному офицеру, и офицер шашкой зарубил его до смерти.
Софья Андреевна(вздохнув). Ужасно! И как много стало таких случаев… Наша русская жизнь очень грустна, не правда ли?
Булгаков. Это результат жестокой деятельности правительства, которое останавливает всякое движение жизни в народе!
Софья Андреевна. А сколько было пожаров нынешней зимой! Вот еще сегодня утром приходили из Мясоедова погорелые, и я дала им по семи рублей на двор. Впрочем, что ж вы стоите…
Булгаков садится. Софья Андреевна берет недошитую блузу.
Софья Андреевна. Как видите, Валентин Федорович, мы тут живем простой трудовой жизнью. Встаем на заре, ложимся рано. Утром пьем кофе с оладьями, большой завтрак у нас в два часа, обед в половине седьмого. Лев Николаевич утром работает у себя наверху, и выходит обычно только к завтраку. Все в этом доме делается для его пользы и удобства. Для него и Саши готовят отдельные блюда, а мы, простые смертные, едим мясо, рыбу, яйца и молоко.
Булгаков. Я тоже вегетарианец.
Софья Андреевна. Это, может быть, похвально, и понравится ему, но если бы вы были женщиной, вы бы поняли, как эти привычки усложняют жизнь хозяйки. Вечно придумываешь для них кушанья – то суп с рисом на грибном бульоне, то пюре из спаржи, то артишоки… Ведь одним хлебом с луком нельзя кормить, хоть они и заявляют, что ели бы! Ещё он любит мед, сушеные фрукты. Хорошо, если лето, а зимой как всё это дорого! К тому же такая еда производит брожение в желудке, а питания никакого, и он худеет. Маша, наша вторая дочь, умерла от вегетарианства.
Возвращается Александра Львовна.
Александра Львовна. Что ты говоришь, мама! Маша умерла от тифа!
Софья Андреевна. Тиф – только последствие. Она с детства была слабой и болезненной, я её всячески ограждала. Но когда она вышла замуж, тут уж я ничего не могла сделать. (К Булгакову). Толстовцы всё обращают в фанатизм, Валентин Федорович, и сейчас её возвели в какие-то героини – что она работала до изнеможения, лечила крестьянок, учила грамоте бедных детей. А я вспоминаю, как приезжала к ним в именьеце. Нищая обстановка, отвратительная еда. Ей всего тридцать пять лет, а она сгорбленная, худая, как старуха. И нервная, с всегда готовыми слезами – они не дружно жили с мужем.
Александра Львовна. Мама, ты бы хоть мертвых пожалела!
Входит горничная Катюша, сервирует стол для чаепития. Софья Андреевна поднимается, осматривает чашки.