Но мы были мальчишками – наверное, даже чересчур. Это и хорошо, и плохо. Каждый год мы учились чему-то новому, но приключение в прекрасной «Парме» – «Парме» эпохи Танци, к которым, независимо от судебных разбирательств, я всегда питаю теплую привязанность, – подходило к концу, хоть я этого и не знал.
И моя эра подходила к концу. Я чувствовал это. Тем летом я отправился в отпуск в Австралию. Это был июнь 2001 года. На обратном пути, в Бангкоке, я получил факс от Сильвано.
Он прислал мне первую страницу туринской спортивной газеты «Туттоспорт». Заголовок огромными буквами гласил:
«ЮВЕ»: БУФФОН
8
Вишенка на торте
Если ты ошибаешься в «Юве», ты ошибаешься вдвойне
Почему я согласился перейти?
С «Кьево» мы выиграли, но я совершил ужасную ошибку и пропустил от Мараццины. С «Ромой» не было скидок – 2–0 в их пользу. По мнению Батистуты, я не был безгрешен – и шел домой. То есть я уже был дома, вот именно. Я – это прежде всего я, Джиджи Буффон. Стадион далеко, он большой и холодный. За ним Турин, который за эти годы изменился к лучшему, но это не Парма, не моя Парма, где я мог спокойно ходить по улицам, не моя Парма, по которой я ездил на мопеде и на каждом углу встречался со старыми друзьями. Нет, Турин не был таким, особенно вначале, особенно для того, кто предал номер 77 ради номера 1 и был на середине пути от чувства к долгу профессионала.
Сначала «Ювентус» был выбором профессионала – но не выбором сердца. Не было единства, я не мог собрать себя, мне все не нравилось. Теперь человек и профессионал объединились в футболке «Ювентуса». Еще не сформировалась моя личность.
Я помню эпизод, который до сих пор причиняет мне боль. Мерзкая история.
Это было в матче «Парма» – «Болонья». Я сильно столкнулся с нападающим «Болоньи», Пьерпаоло Брешани. Он получил травму и ушел с поля. В последующие дни я часто думал о нем и спрашивал себя, надо ли ему позвонить:
– Звонить или не звонить?
Может быть, он злится на меня и не хочет меня слышать? В общем, я ему не позвонил. Через год я повстречал его в «Венеции», куда он перешел. Он не держал на меня зла. Но сказал мне:
– Я думал, ты мне позвонишь. От любого другого я бы ждал такого равнодушия, но ты же не такой.
Мне было очень стыдно.
В те годы я был таким. Я был мальчиком, которому нужно расти, и я делал это с помощью ресурсов своего характера. Дерзкий до наглости. Ничего я не оставлял просто так, злые слова так и крутились у меня на языке.
Однажды в Москве ко мне, молодому вратарю в начале карьеры, пришла русская журналистка взять интервью. Как она выглядела? Раз я этого не помню, наверное, она не произвела на меня большого впечатления. Но я хорошо помню вопрос, который она мне задала: