– Не ставь локти на стол, – продолжала она. Я молча наклонилась над тарелкой, словно пытаясь таким образом отгородиться от всего мира и в первую очередь от неё.
– Выпрями спину, – не унималась она.
– Я сказала, сядь прямо, – закричала она.
Я невольно еще больше ссутулилась, пытаясь защититься. Увидев, что я не реагирую на её замечания, она окончательно вышла из себя. В следующую минуту она, сильно размахнувшись, ребром своей грубой ладони ударила меня по спине. Я механически выпрямилась, почувствовав щемящую боль в области позвоночника, которая потянула меня назад. Есть я больше не могла, потому как внутри меня все сжалось в нервный комок.
– Что? – снова закричала она. Я видела, как её ноздри расширяются от злости, а тонкая нижняя губа нервно трясется от возмущения.
– Ты… решила устроить мне бойкот? Этого еще не хватало. Терпеть здесь каких-то выродков. А ну, быстро ешь и убирайся к себе, и чтобы глаза мои здесь тебя больше не видели! – воскликнула она.
Я пыталась себя пересилить, всё ещё терпя боль в спине, и поесть, но тщетно. Я не могла справиться со своими чувствами.
– Ешь, я сказала, – крикнула она в очередной раз и от несдержанности толкнула на меня тарелку. Тарелка тут же опрокинулась, и горячий суп вылился мне на колени. Я почувствовала, как мои ноги обжигает острая боль. Возможно, другой бы ребёнок на моём месте в этот момент закричал либо громко заплакал. Но я привыкла усилием воли подавлять в себе боль и эти чувства, тем более что это было не в первый раз. Лишь сквозь слёзы, которые сейчас застыли в моих глазах, я молча посмотрела на неё. На мгновение она замолкла, вытаращив на меня свои злобные тёмные глаза.
Уже у себя в комнате я медленно сняла колготки и увидела, что мои колени сильно покраснели, а в некоторых местах начали покрываться волдырями. Боль была невыносимой, сильно жгло. Потом я вспомнила, что должна прийти мама, поэтому осторожно надела колготки снова.
Мне не хотелось, чтобы она узнала о произошедшем, тем более что тётя Эрна не раз обещала мне, что если я пожалуюсь матери, то она немедленно выгонит нас на улицу.
Иногда в тёте Эрне, как ни странно, всё же просыпались маленькие лучики некой доброты,, но, увы, ненадолго, так как укоренившиеся и, казалось, глубоко вросшие в неё корни зла брали верх, пробуждая всё тот же деспотический и жестокий характер.
И в этом я имела возможность убедиться, и не раз.
Недалеко от нас, в соседском доме, жила тихая застенчивая девочка с большими карими глазами и короткими тёмно-русыми волосами. Девочка была примерно моего возраста. Она имела привычку нервно подёргивать плечами, если её вдруг что-то пугало или вызывало сильное волнение. Мы познакомились с ней в парке, расположенном недалеко от нашего дома, где мы любили подолгу сидеть и беседовать. Парк напоминал собой цветущий и благоухающий сад или сквер, где рядом со старинными металлическими скамейками цвели большие кусты роз, которые обвивали скамейки, цепляясь со всех сторон за их спинки. Девочку звали Элла. После нашего знакомства она почти каждый раз, выходя на прогулку, заходила за мной, приглашая меня погулять с ней. Шло время, приближались рождественские праздники. В эти дни Эллу словно подменили: обычно тихая и скромная, казалось, она проснулась от долгого сна и неожиданно превратилась в весёлую и озорную девочку. Меня удивили столь странные перемены в ее характере, но позже Элла рассказала мне о причине своего неутомимого веселья. Как оказалось, к ним приехала её горячо любимая тётя, и она намерена задержаться у них на все рождественские каникулы.