— Я и сама так думала. Только лучше бы эту встречу отложить на после минералогии. Ни черта не знаю, и голова трещит все дни…
Но Нектарий как раз и явился накануне экзамена вечером. Вошел огромный, как гора, в широком пальто и мягкой шляпе. Начал раздеваться неторопливо и будто ловко, но по едва заметным лишним движениям она видела, что он не в обычном олимпийски невозмутимом состоянии. И ей стало спокойнее. Предложила стул (в кресло он все равно бы не поместился), сама оперлась локтями на спинку кресла и молчала выжидающе…
Он сел, как всегда откинувшись из-за своей толщины, это придавало ему высокомерный вид. Дал себе отдышаться, посмотрел на ее стол, заваленный учебниками и тетрадями:
— Экзамены сдаете?
— Да. Экзамены сдаю. — Оттого что повторила вопрос, ответ получился ироническим.
Он снисходительно усмехнулся, но она опять заметила, что прежней свободы, уверенности у него нет.
— Не думал я, однако, что у вас всерьез это… медицина-то ваша.
Она молча повела головой, как бы говоря: «Ну что ж — вы не думали, а вот оказалось…», не поддержала нейтральную тему и вынуждала его переходить к основной.
Он вздохнул тяжело и длинно, откашлялся.
— Вы, видно, догадываетесь о цели моего посещения?
А! Ни к чему эти долгие подходы-подъезды!
— Не догадываюсь, а знаю.
— Знаете. Так. — Подождал, не начнет ли все же она этот трудный разговор, не дождался: — И что же соизволите мне ответить?
Ответила небрежно, как о деле, не вызывающем никаких сомнений:
— Некуда и незачем нам с мамой удирать. — «Если б не трещала башка и не висела недоученная минералогия — одно удовольствие дразнить «хозяина».
Он переставил тяжелые ноги и оперся руками на колени, будто готовясь к нападению:
— А чем вы уж так привязаны к чужому вам городу?
— Тем, что учусь в университете, тем, что папа здесь будет искать нас. Да вообще, кроме Москвы, никуда не собираюсь отсюда.
Нектарий нахмурился:
— Не то нынче время, Виктория Кирилловна, чтоб с такой детской легкостью рассуждать, решать. Это может жизни стоить.
— Жизни? Кому и почему?
Он встал. Как большой зверь, неслышно ступая мягкими ботинками, прошел в одну сторону и в другую; только пол покрякивал под его тяжестью. Виктория, по-прежнему опершись на спинку кресла, следила за ним. Он остановился у окна, лицо его оказалось в тени.
— Я родился, вырос, долгую жизнь прожил в этом городе, Виктория Кирилловна, — глухой голос гудел и вздрагивал. — Это моя родина, мой дом. Извините за патетику, — часть души моей. И если уж я решаюсь покинуть его, стало быть, причины веские.
— Для вас — веские, может быть.