«…Оленька, Оленька родная, до смерти надоела политика, неразбериха, бестолковица и разруха. В общем-то, мне у большевиков многое нравится, только почему к интеллигенции они несправедливы?»
Как греет солнце! Ужасно, что у меня все так благоустроено. А у Оленьки… Неужели любовь? В последнем письме: «Любке сегодня девять месяцев — такая умница, ласковая, смешная! Степа зовет ее дочкой, а она его отлично знает — радуется его приходу. Как я тебя жду. Писать про многое трудно, а сказать тебе я могла бы все, я знаю».
И я только ей могла бы сказать все. Ольга. Она вся всегда для других, а я… блаженствую себе на окошечке.
Кто-то громко постучал. Виктория крикнула, чтоб услышали сквозь толстую дверь:
— Войдите!
Унковский вошел стремительно, она успела только спустить ноги с подоконника. Отчего-то испугалась. Он бывал у них, играл с отцом в шахматы, а в ее комнату не заходил никогда.
Он взял ее за руки повыше кисти — его руки дрожали, — сказал резко, точно выбранил:
— Как сумасшедший люблю вас. — Чуть притянул ее к себе. — Ничего не вижу, кроме вас, ни о чем не думаю, кроме вас. Не сплю, не ем, только стихов не пишу. Зачем я встретил вас, вы не знаете?
Она обозлилась:
— Очень жаль, что встретили.
Он прикрыл глаза, отступил на шаг:
— Простите, Виктория. С вами все у меня не то, не так, — заговорил с трудом, будто у него что-то сильно болело. — Никогда не любил… Глупо, но… Простите. Вы первая и последняя. В тридцать один год можно это понять. Вот вы, — он очертил руками круг, будто замкнул ее в него, — и ничего больше нет. Не верите? Как в сказке: когда пришли настоящие волки, никто уж не поверил. Трагедия? Или нет? Простите. Не сплю вторые сутки — писал, правил, верстал. И сейчас опять до утра. Меня отпустили поспать час, я пришел к вам. Никакой бог не знает, что будет завтра. Чехи выступили против Советов. Да. Заняли Ново-Николаевск, идут сюда, на восток. Там Хорват, Семенов, японцы, здесь вся нечисть поднимается. Ночью эсеры начали было восстание. Разбежались быстро и даже брови сбрили, чтоб их не узнали. Фельетончик будет завтра с перцем. Со склада пропали винтовки — что-то еще готовится, значит. Объявлено военное положение. Вот сколько сенсаций. Никуда не собираетесь вечером?
— Вечером? — переспросила Виктория, ничего не соображая.
— Я тогда зайду…
— Но почему чехи? Им-то какое дело?
— Кто-то вдохновляет. Поздно ходить нельзя — военное положение. Так вы вечером…
Она вдруг увидела, что у него темное, будто высохшее лицо.
— Может быть… сядете, отдохнете?
— Мне уходить… Можно около вас?