— Витя!
— Да?
— Я думал — спите.
— Так… дремала.
— Ну, валяйте дальше.
— Нет! Рано еще.
Свесилась с полки — так же, как он. Глаза привыкли к темноте, но лицо его больше угадывала, чем видела, и он не мог ее видеть. Чувство незащищенности, что мучило весь день, ушло.
— Неприютно без нашего хрипуна.
— Просто тоска.
— Эти в бельэтаже какие-то чужесветные.
— И, кажется, до Москвы они. Сколько нам еще ехать?
— Проводники говорят — здесь быстрее, на седьмой день будто бы Москва.
Москва. Даже дрожь берет.
Впереди мелькнул слабо освещенный телеграфный столб, и опять все темно.
— Так засосал театр, что, пожалуй, не оторваться. Эх, жизнь малиновая.
Так же на мгновенье слабым светом выхватило впереди куст.
— А вы этому не рады?
— Архитектуру жаль.
Опять и опять: не то вспышки, не то фонарь откуда-то.
— Знаете, впереди что-то загорается и гаснет. Мы ведь далеко от паровоза?
Леонид взялся за крюк над своей полкой, другой рукой оперся о полку Виктории и подтянулся, чтоб заглянуть в окно с ее стороны. Волосы его чуть касались ее подбородка, тепло запахло мятой, мылом и еще чем-то незнакомым. Надо отодвинуться. Или это невежливо?
— Ну вот, как нарочно, не светится! — сказала так, будто ей без этого света жить невозможно.
Леонид повернулся к ней, чуть блеснули глаза, — зубы, ласково ответил:
— И аллах с ним.
И тут как раз светануло сильней прежнего.
— Вот! А вы не видели!
— Волноваться-то о чем — увижу.
Действительно, о чем? Глупо. Свела на шутку:
— А если вдруг бандиты? Белые?
В ярком свете пробежал кусок плетня, стожок, желтая береза.
— Пойду ловить бандитов.
Внизу один похрапывал ровно, уныло, другой то замолкал, то взрывался громоподобно, с присвистом. Чужесветные. Неприветливые, недовольные.
До Омска жилось как дома, свободно, втроем. На четвертом месте попутчики менялись. В Юрге сел пожилой инженер, говорил мало, о «Копикузе» — грустно и уважительно, о советских хозяевах — иронически. Промелькнула усталая женщина; только и сказала, что едет домой с конференции работниц, укрылась солдатской шинелью и проспала до самого Барабинска. А дальше спутники появлялись на один-два перегона.
Вениамин Осипович с первых минут казался старым другом. Он радовался каждому человеку, и Виктория замечала, что всем, так же как ей, хотелось не огорчать его. Даже инженер из Кузнецка застеснялся своей иронии и пытался находить «кое-что рациональное в борьбе Совдепа (он делал странное ударение на последнем слоге) с разрухой».
Неторопливо «чаевничали» — заваривали какую-то травку.
Коллективный «продуч» Виктория раскладывала на чемодане, покрытом салфеткой, и старалась угостить старика получше, угадать, что ему нравится.