Виктория слушала, смотрела на Дружинина, и ни одна посторонняя мысль не отвлекала.
Лекция кончилась. Но пока Дружинин не вышел, в аудитории не раздалось ни стука, ни шепота.
— Просто волшебник, — сказала Виктория. — Голос, гордая голова, а руки тонкие, точные, пальцы какие выразительные. А глаза-то как думают, как видят!
Наташа усмехнулась:
— Колючие глаза. Экзаменует, говорят, зверски.
— Так и надо!
В коридоре громко читали: «Все на митинг! В пять часов в математическом корпусе». Объявления, наспех написанные зелеными чернилами, висели на дверях, на стенах.
— Пойдете?
— Не могу. С матерью встреча, — ответила Наташа. — А вы идите. Полезно вам.
Анатомия — основа, без нее, конечно, никуда. А лекции по физике и ботанике Виктория не слушала вовсе. Хочется лечить. Хирургом бы лучше всего, интереснее всего, только руки надо ох какие точные. А если больной умрет? Как тогда жить? А ведь у каждого врача, ведь не бывает, чтоб никто не умер. Страшно. А когда родной человек, жена?.. Еще страшнее. Анатомия, конечно, интересная очень. А хочется лечить. «Не щадя сил и сердца». Каждому свое кажется лучше. Ничего нет для всех. Как он рассказывает! Скелет вовсе не собрание костей: cranium, humerus, radius,[5] а великолепный механизм, опора. Анатомия тоже опора, основа великой науки.
После ботаники вышла в вестибюль, даже выглянула на улицу. Не пришел встречать — удивительно. Обиделся вчера. И бог с ним. И лучше. В столовой обедала с Руфой и Сережей. Потом бродили по парку — Университетской роще. За рекой далеко синела тайга, вокруг солнца чуть розовели блестящие облачка. На земле шуршали сухие листья. Сережа шел впереди, загребая тощими, длинными ногами, на них свободно болтались рыжие голенища сапог.
— Унылая пора, очей очарованье. Желто-красно-зеленая краса уже облетела, но…
— Не люблю вообще осень, — сказала Руфа, — всегда в гимназию неохота. А вообще, университет — не гимназия.
Не гимназия. Но если б в Москве — осень, зима, все равно… А Дружинин?
— А вообще, чего ты вчера ревела: домой хочу?
— Ну и не ври! Во-первых, не ревела, а потом — Гурий пел… У Сереги, знаете, брат — такой тенор…
— Собинов услышал, предлагал учить. Дура петая, возгордился: «не признаю благотворительности».
А что такое благотворительность? «Бывало, на крестины харчи… а еще богатый подарок» — нет, это другое. И «большевики победят — лечить станут даром» — совсем другое. Что еще за новое правительство? «К самой черной реакции катимся…»
На днях в книжном магазине услышала разговор трех французов. Наперебой выкладывали друг другу сведения об уральских алмазах, бакинской нефти, сибирском лесе, пушнине, рыбе. Она не выдержала, сказала ядовито: