В запекшихся губах очень белые зубы.
— Усну — не добудитесь.
Говорит негромко, а сила в голосе. Лицо… нет, лицо, конечно, некрасивое, но какое-то… И стоит посреди комнаты спокойно. Нет, не надо на него смотреть. Трудно играть его невесту…
— Запомнили? Повторите.
— Запомнила. — Монотонно, как затверженный урок, начала: — Еще в Москве, в госпитале, я познакомилась с Леонидом Александровичем Туруновым, — взглянула на него — и не оторваться, испугалась и все равно тянулась навстречу его взгляду, говорила не Раисе Николаевне, а ему. — «Нельзя так… Но ведь сговориться, проверить надо с ним. Конечно с ним. А смешно, что эта выдумка связана с ним». — Леонид Александрович пролежал в госпитале три месяца. Перед возвращением на фронт просил моей руки… — «Какие смешные слова! Очень глупо будет засмеяться». — …И я дала согласие. Переписка у нас оборвалась после революции. — «Я лучше буду просто ему говорить». — Вас перебросили в другую часть, я уехала с мамой сюда. — «Как он смотрит внимательно, слушает как». — И вот сегодня вы вдруг… — «Фу, жарко, красная как рак», — нашли меня.
Наташа принесла большую, темную с узором чашку.
— Если пересахарила, долью. Не знаю теперь, как ты любишь.
Почему «ты»?
— А я сам не знаю, Наталочка. — Так же стоя, начал он пить маленькими глотками, быстро. — Хорошо. Горячо. Сладко. Душисто. Живая вода. Хорошо.
Почему все-таки «ты» и «Наталочка»?
Раиса Николаевна взяла за плечо Викторию, повернула к себе:
— Теперь дальше слушайте. В Общественном собрании сейчас лекция английского полковника. Весь бомонд там. Леше нужно поговорить с Шатровским — это раз. И очень нужно отдохнуть, поспать. Часа хотя бы три-четыре. У вас нельзя?
В голове звон, и ничего не сообразить. Леша пьет себе кофе и не смотрит. Раиса Николаевна ждет, Наташа… Мамы дома не будет. Оставлю записку: «Ночую на Подгорной». Суббота ведь — удачно. И Станислав Маркович не заявится. Только провести незаметно.
— Можно. Очень можно.
— Прекрасно. И еще. — Раиса Николаевна помолчала, смотрела на Викторию, будто примериваясь, проверяя что-то. — Рано, совсем рано утром надо проводить Лешу до Красных казарм. Он города не знает. Сделаете?
— Ну конечно.
Поручик Турунов и его невеста раздевались у вешалки Общественного собрания. В здании было тихо — уже давно шла лекция.
Какой страх — тесные туфли. Да еще ноги, распаренные в валенках. Хорошо, хоть каблук не очень высокий. А гардеробщик явно презирает. Лицо горит от ветра и снега. А, все ерунда, лишь бы… Никакой же он не поручик — переодетый большевик. Вдруг раскроют? Лучше не думать. Хоть в зеркало на себя взглянуть… Как он спокоен, стоит себе у барьера, что-то с гардеробщиком… Удивительные глаза, и ресницы как у детей. О чем думает? Что это я все на него смотрю? Себя надо в порядок привести.