— А что там было? — спросила я.
Отцу понравился мой вопрос.
— В основном книги, но я уже не помню какие. И конечно, моя скрипка. И старинная юла в виде танцовщицы в юбочке из металлических пластинок, пластинки звенели, когда она кружилась. И альбом с фотографиями.
Казалось, он говорит об этом в настоящем времени, словно исчезнувшие чемоданы могут появиться в любую минуту. Но почему он так долго тянул с поисками?
— Я не тянул, просто в голову не приходило этим заняться. Надо было налаживать жизнь после войны. Стоило оглянуться — и ты застывал на месте, превращался в соляной столп.
Мама вмешалась в разговор.
— В том районе все теперь по-другому, — сказала она резко. — Там построили пятиэтажный гараж. Но твоему отцу это не помешает. Полгорода снести готов, лишь бы найти свои драгоценные чемоданы.
Отец пропустил ее слова мимо ушей.
— Я писал в местное отделение муниципалитета и в городской архив, — продолжал он. — Получить бы детальные планы этого места, старый и новый, они бы сразу нашлись.
— Оставь прошлое в покое, — сказала мама. — Твои книги давно истлели, а в скрипке поселились кроты.
— Что ты понимаешь! — рассердился отец. — Может, там все так и лежит, в полной сохранности. Больше всего хочется найти фотографии. Там мои родители. И Селма.
Фотографий бабушки и дедушки у нас не было, но от тети Селмы кое-что осталось. После войны она работала во франкфуртской музыкальной школе. Несколько групповых снимков, на которых она, маленькая и испуганная, затерялась в толпе коллег, напоминали загадку: найди тетю Селму. Я с трудом могла различить ее лицо на этих снимках. Верно, и у тети Селмы были те же проблемы, потому что однажды вечером она выпила анисового молока, в которое подмешала достаточно снотворного, чтобы не проснуться. Мне в ту пору было двенадцать. Отец поехал во Франкфурт, на похороны, а мама осталась дома и все повторяла: «Анисовое молоко! Как могла она дойти до этого?» Как будто приличнее было бы, если б она подмешала снотворное в овощной суп или подала его к столу с фруктовым сахаром и корицей.
Имя Селмы, произнесенное вслух, заставило нас замолчать. Наконец мама сказала тихо:
— Зачем тебе эти фотографии? Человек должен жить сегодняшним днем, а не прошлым.
Поздно вечером, возвращаясь домой по тихим, будто вымершим улицам, я вспомнила эти слова. Она была неправа. Основа человека — прошлое. Я остановилась перед темной витриной кошерной столовой. Раньше здесь была аптека горбатого Тейтелбаума, известного своей скупостью. Говорили, что он прячет деньги в своем горбу, чтобы ни на секунду не расставаться с ними. Мы, дети, прилепляли летом бумажки от мороженого к его витрине. А он выбегал из аптеки и гнался за нами, обеими руками придерживая на голове шляпу. Однажды он погнался за мною и схватил бы, если бы не тряпичник Шрулик. Шрулик подхватил меня, посадил на свою тележку и, толкая ее, побежал прочь. Я видела, как позади беснуется и злобно плюется Тейтелбаум. Капельки слюны сверкали в его редкой бороденке. Шрулик смеялся.