Гайдар не уловил этой перемены. На него это было совсем не похоже. Еще с гражданской в нем было развито обостренное чувство опасности. Оно не имело ничего общего с трусостью. Это была способность мгновенно распознавать гибельные ситуации. Так альпинист, подымаясь по отвесной скале, интуитивно понимает, на какой выступ нельзя ставить ногу.
И вот единственный раз — вечером двадцать пятого — этот редкий дар предощущения опасности Аркадию Петровичу внезапно изменил.
Почему?
ИЗ ЖУРНАЛИСТСКОГО БЛОКНОТА
Эту хату под сопревшей соломенной крышей и сейчас еще можно видеть на краю Леплявы. В избе уже давно никто не живет. Но я еще застал жену полицая.
Она сама подошла ко мне, когда я стоял на рельсах возле будки путевого обходчика. Ее нельзя было назвать старой, но это была уже седая, высохшая женщина с болезненно-серым лицом, словно ее давно точил какой-то недуг. На ней была кофта с разлохматившимися рукавами и заношенная, в двух-трех местах небрежно починенная юбка.
Сперва женщина в сторонке молча наблюдала за тем, как я отмеряю шаги от подножия будки до тропы на Прохоровку; от сосен, где партизаны сделали привал, до той же тропы.
Потом она неуверенно спросила, что я делаю и для чего мне это надо. И, узнав, вдруг стала торопливо и простодушно рассказывать о муже, о себе, о вечере двадцать пятого и утре двадцать шестого.
Она уже не опасалась последствий своих откровений. Ей было безразлично, что я напишу. Все самое страшное, что только могло произойти с ней и ее семьей, произошло. И бояться ей больше было нечего. И сейчас ее волновало только одно: вдруг я не захочу дослушать.
Но, заметив мой неподдельный интерес к рассказу, она оживилась, лицо ее от волнения порозовело. Она вдруг заправила под платок давно не чесанные волосы. И в глазах ее появилась радость от того, что она может выговориться.
Мы долго сидели с ней на бревнах возле казармы, а когда после беседы я принялся фотографировать насыпь, на которую поднялся Гайдар, дом обходчика, куда он думал зайти, бетонный колодец, возле которого были оставлены немецкие подводы, несчастная женщина повсюду ходила за мной, дополняя и уточняя свой простодушный рассказ об убийстве, зачинщиком которого оказался ее муж.
— Я ж чувствовала, я ж говорила ему: «Не ходи», — заплакала она под конец. — А он говорит: «Ты хочешь, чтоб Костенко послал меня на завод?!»
И когда мы с ней очутились возле солдатского обелиска, где под толстым плексигласом смеялся веселый и молодой Гайдар, женщина неожиданно спросила, показывая пальцем на портрет:
— А дети у него остались?