— На востоке? Восток России, дорогие мои, огромен!.. Степи, великие реки, горы, леса, даже моря… На востоке России находится и Сибирь.
Корчинский замолк, потому что сам испугался, что в недобрый час произнес это зловещее для поляков слово: Сибирь! И поспешил добавить, чтобы не отнять последней надежды, не обескуражить людей:
— Но до России еще очень далеко. Мы на Украине. Может, нас где-то здесь и высадят? Земли тут плодородные, почти как у нас, на Подолье, может, пригодимся на сельских работах.
— Это правда, что-что, а на земле работать мы умеем.
— И по-украински балакаем, как по-своему…
— Можно у них немного поработать, чего там… А даст Бог, Польшу нам вернут, так и мы вернемся к себе домой.
Задумались, притихли ненадолго. Тишину нарушил Бронек Шушкевич:
— Слыхали новость: Ясек Калиновский от них удрал.
— Как это удрал? Я ж с ним еще в Тарнополе разговаривал!
— Куда, когда?
— А кто тебе сказал?
— Мы на угольном складе людей из их вагона встретили. Станиш Болек, старый Рыдз и Янек Майка там были. Пан начальник Корчинский тоже слышал. А сбежал он на той станции, где нас в русские вагоны перегружали. Ну, в этой… Шепетовке, что ли. Только сегодня утром, как списки стали проверять, открылось, что Ясека в вагоне нет. Говорят, новый комендант в наказание старого Калиновского под прицелом из вагона забрал и куда-то увел, на допрос, видно.
— Ясек все время грозился, что и так от них сбежит. Такой уж он есть, с детства никого и ничего не боялся. А упрямый! Интересно, куда сбежал? Семьи нет.
— Куда? Да к своей Оксане, например.
— К этой чернявой из Ворволинцев?
— Да он света белого за ней не видел!
Ночь. Уткнувшись лицом в плохонькую подстилку на твердых нарах, беззвучно плакала Циня. Надо было ее видеть, когда до нее дошла весть о побеге Янека Калиновского. Изменившись в лице, она незаметно выскользнула из толпы и спряталась в своем уголке. Янек сбежал! Сбежал из-за любви к Оксане. Она это знала, чувствовала своей девичьей интуицией. Да он и сам не скрывал от Цини свою любовь. На станции в Ворволинцах Циня специально села в тот вагон, куда погрузили семью Калиновских. Хотела быть рядом с Янеком, и желание это было сильнее всего на свете. Это была их единственная ночь вместе. Посреди людского несчастья, во мраке битком набитого вагона, они как будто остались наедине друг с другом. В эту одну — единственную ночь. Примостились на корточках в углу. Янек накрыл Циню своей курткой. Долго ей обо всем рассказывал. Плакал на ее плече от любви к той другой, к Оксане. Циня нежно гладила его по щекам, и тоже плакала, от любви к нему. А потом — она и не помнила, как это случилось, — они всю ночь обнимались и целовались. А когда эшелон наконец остановился, и Циня переходила в свой вагон, Янек погладил ее по волосам и нежно поцеловал: