Погоди! А может, действительно что-то еще остается?.. Более умное, чем просто работать собакой-ищейкой? Ну давай, прикинь, куда мог запрятать маленькую дорогую вещицу этот пошляк?
Причем, чтоб ее в любой момент можно было достать!
«Пошляк» — тут дело не в оскорблениях. Пошлость — это способ мышления… Невольно Огарев опустился на тахту. И тотчас вскочил, вспомнив о Надежде!
И тотчас увидел — вот оно, то самое место. Ведь что такое пошлость прежде всего? Это безвкусица, смешение стилей — благородного и низкого, французского с нижегородским, святости и воровства… Догадался теперь?!
Абсолютно уверенный в победе, Огарев снял со стены икону Николая Угодника. Под нею на том же гвоздике висел кулон! Несколько секунд Огарев рассматривал его. Кулон оказался неожиданно красив, несмотря на столь плачевную свою судьбу: один Надеждин мужик купил его за ворованные деньги, другой его чисто по-сутенерски присвоил, третий украл, забравшись в чужую квартиру.
«Но теперь все это прекратится, — подумал Огарев, — да, отныне этому конец!» И он решительно так, строго сунул кулон в карман куртки — туда же, кстати, где лежал и взятый без спроса пистолет… хозяина этой куртки. Но Огарева отнюдь не интересовали сейчас подобные совпадения. Он думал только о Надежде. О том, как будет перевоспитывать ее… Любишь? (А ведь она любила Огарева!) Так расти над собой!
И Огарев пошел прочь из пошлой квартиры пошлого поэта… Но у машинки… Нет! Все же не мог не остановиться. Понял, что не уйдет отсюда, пока не допишет про «журавлиный клин» и «родимую сторону».
* * *
А тот, кого столько раз обвиняли в пошлости, вполне прилично, скромно, хотя и отчасти самодовольно, сидел за столиком в ресторане «Урал»… знаете — том, что недалеко от Курского вокзала. Столик был уже сервирован, закуски и напитки расставлены. Леха исходил слюной, а Нади-бляди все не было… Он так и звал в рифму: Надя-блядя… А чтобы на людях было прилично и для сокращенности — Н-Б.
Стол он заказывал исключительно по своему вкусу, потому что привык уже: Н-Б любила и ела то, что любил и ел он.
Жратву Леха взял солидную, но не самую дорогую, чтобы Н-Б потом не качала головой, ведь платить предстояло, естественно, ей — так у них было заведено. Да так, кстати, заведено во всем мире и… во все времена: за любовь надо платить!
Н-Б опаздывала. Не так чтобы уж намного — на пятнадцать минут. И Леха решил еще немного обождать — еще, скажем, минут десять.
Не пришла, стервоза!
Не спеша он налил себе рюмку, посмотрел на входную дверь, положил рыбки, ростбифа, грибков, маслица… снова посмотрел на дверь… Ну, нет так нет, я жрать хочу!