Через полчаса притащился крайне довольный Люб, толстая кошачья морда благостно лучилась, хвостище дергался и бил хозяина по бокам. Врач держал в зубах пеструю птицу. Аккуратно выплюнул, лапой снял с морды перья и, наклонив голову, заметил:
— По-моему, ты заболел.
— С чего это?
— У тебя губы и рот фиолетовые.
— Уж кто бы говорил… — Риндир ухмыльнулся. Осмотрел несчастную птицу со всех сторон:
— И как мне это понимать?
— Инстинкты.
Врач уселся на хвост и стал вылизывать заднюю правую лапу. Попал языком на колючку, сплюнул:
— Это ты в двуногом облике такой эстет. Небось, соколом кривиться и не вздумаешь. Тьфу на тебя.
— Вот и лишимся мы одного из трех врачей, — штурман обратил печальные серые очи к небу. — Моя-то профессия сейчас абсолютно не востребована…
— А как же четвертая кровь?
— Для запуска Врат? — Риндир вернул дыхательную маску на место, отсекая сладковатый запах птичьей тушки. — Моя кузина Инга Абранавель прекрасно с этим справится. Как и с расчетам курсов, между прочим. Так все-таки, что ты с птичкой станешь делать?
— Съем, — прижмурил золотые глазищи Люб. Риндир с задумчивым видом обошел кота посолонь:
— Ты будешь есть мясо?
— Я буду есть мясо. Запасов собственной синтезированной пищи нам хватит года на три, потом все равно придется переходить на здешнюю диету. Так что побуду подопытным кроликом.
— Подопытным котиком.
Люб шутливо толкнул Риндира в бедро. Тот покачнулся и шлепнулся на кошачью добычу задом. Подскочил и стал отряхиваться, хотя защитный комбинезон был настроен на самоочистку.
— Я ее ощипывать не буду.
— А и не надо, — заметил Сингард, начиная обратное превращение. — Мы ее в глине запечем. Идем копать глину.
Костер они устроили на берегу ручья, в той самой яме, откуда глину брали. К выбору топлива подошли тщательно — чтобы не дымило, не привлекло ненужного внимания и не отпугнуло никого. Риндир аккуратно поджег тонкие сухие веточки и, дождавшись, чтобы как следует занялись, стал подкладывать сучки потолще. Жар от пламени заставил колебаться хрустальный воздух над огнем. Люб улегся, заложив руки за голову, дожидаясь, пока костер прогорит, и обмазанную глиной тушку можно будет закопать в горячие угли.
— Хорошо, — сказал он. — Полетай, если хочешь. Я здесь сам покараулю.
Штурман не заставил себя упрашивать. Выкинув из головы страшное видение разгневанной Ауроры, выбрался из комбинезона, легко запрыгнул на обрывистый берег, шагнул с него… взлетел рыжим соколом, ловя серповидными крыльями ветер, и, заложив круг, устремился в небо, чтобы лечь на упругий воздух и парить выше верхушек деревьев. Резко обострились зрение и слух, мир сделался объемным, а ветер теребил шелестящие перья.