— Они должны встретиться, у них должна завязаться взаимная симпатия. Мы должны им организовать свидание, — не унимался Ситников.
— Как? Похоже, что у вас в семьдесят седьмом свидания организовываются не совсем так, как у нас в две тысячи втором. — Пётр умолчал о том, как поразила его и нелепая школьная форма с чёрными передничками девчонок, и идиотское заигрывание мальчишек, выражающееся в плоских шутках и дурацких шлепках, за которым, впрочем, проглядывало знакомое Петру по нравам собственной школы подростковое смущение.
— А бал? Они должны быть вместе на этом балу, раз ты уверен, что только с него могут завязаться их отношения! Он, в конце концов, случайно может начать с ней разговор, поговорить об общих интересах. Они же твои дядя и тётя, ты должен знать, что они обычно делают вместе и о чём говорят друг с другом. Не может быть, чтобы за двадцать пять лет они так уж изменились. Ну-ка, какие у них общие интересы?
Пётр остановился и выразительно посмотрел на Ситникова:
— Никаких!
— Да, ничего в мире не меняется, — протяжно вздохнув, ответил Ситников, определённо имея в виду не тётю Эльзу и дядю Жоржа. — Во всяком случае, люди не меняются никогда, и эпохи тут ни при чём. Остаётся надеяться только на этот вечерний бал и на то, что они просто увлекутся друг другом. А потом просто поженятся, ни на секунду не задумываясь, действительно ли это им надо.
Пётр подошёл к красочному рисованному плакату на доске объявлений. Плакат закрывал собой всю доску. В уголке его была изображена, очевидно рукой начинающего школьного художника, довольно сюрреалистичная набережная Невы с наполовину разведёнными мостами. «Пока не разведены мосты», — вспомнил Пётр название бала, даже не посмотрев на текст, размещённый на плакате.
— Ох, но ведь должен же сегодня этот зануда каким-то образом её поцеловать!
— Должен — значит, поцелует, — философски заметил инженер-химик. — Главное, ему это объяснить. Не отставай от своего нелепого дяди ни на шаг.
…Вместе они дождались следующего перерыва. Наступил обеденный час, у младших школьников уроки завершились, и в школе остались лишь ребята постарше. Общий для двух выпускных классов урок физкультуры планировался, похоже, на улице. Физрук в провисшем синем тренировочном костюме подтягивал и укреплял волейбольную сетку. Ему помогал Зайченко и ещё двое рослых подростков.
Георгий Спасакукоцкий был единственным, кто не направился к раздевалке, отделившись от двух стаек парней и девчонок. Он покрутился в вестибюле, внимательно изучил доску объявлений, заглянул в буфет в надежде непонятно кого или что там увидеть, затем направился в школьный двор. Пётр успел догадаться, что физкультура значилась на сегодня последним уроком, и испугался, что Спасакукоцкий (судя по толщине очков, как пояснил ему Ситников, он был от занятий физкультурой, несомненно, освобождён) сейчас направится домой. Это означало, что Петру предстоит увязаться за ним и по дороге попробовать всё же уговорить перейти к решительным действиям относительно Эльзы, но это одновременно значило, что придётся выпустить из-под контроля саму Эльзу Капитанову и Руслана Зайченко, которые, как заметил Пётр, вовсе не были такими уж недоброжелателями. Зайченко то и дело поддевал Эльзу громкими шуточками, а та, несмотря на своё старание хранить серьёзную и даже обиженную мину, то и дело разражалась звонким хохотом. Определённо, у теперешнего Руслана Зайченко были основания считать себя неправедно обойдённым… Всё шло к тому, что сегодня эта история могла оказаться переписанной заново.