Что касается возможности нажить на войне состояние, то во время Галльской войны на побежденных делали деньги все: начиная от самого Цезаря, продававшего галлов в рабство целыми племенами, и заканчивая последними солдатами, не гнушавшимися обшаривать трупы побежденных врагов. В силу грабительского характера этой войны, подобно тому как шакалы бегут за прайдом львов, надеясь на легкую добычу, за римскими легионами неотвязно следовали разного рода скупщики награбленного и работорговцы. Эти добрые люди максимально безболезненно помогали солдатам превратить военную добычу в звонкую монету.
Так было и на этот раз. Приказ легата Публия Лициния Красса был прост. Пока основные силы седьмого легиона и вспомогательные силы осаждали укрепленное городище аквитанского племени вокатов>[22], Сексту Лукрецию Карру требовалось взять с собой три когорты и совершить короткий марш-бросок, преследуя небольшой отряд аквитанов, который при приближении римлян бросился в бегство в безнадежной попытке спасти казну племени и семью племенного вождя Тибалта. Беглецов сильно сдерживали повозки, груженные драгоценным скарбом, а римская пехота, воспользовавшись полнолунием, против своего обыкновения шагала по дороге в строю всю ночь. Поэтому беглецов, вставших на ночной привал, получилось захватить врасплох ранним утром, когда слоистый туман дикими космами струился по лесу и воины аквитанов только-только продрали глаза после сладкого сна под теплыми шерстяными одеялами. Правильного сражения не получилось, да не могло получиться, ведь настоящих воинов в этом аквитанском обозе было не больше сотни; остальные оказались разным мужичьем, необходимым для того, чтобы погонять быков, запряженных в повозки, а также бабами и детьми воинов, оставшихся сражаться против римлян.
Тех аквитанов, что попытались схватиться за оружие, римские легионеры закололи недрогнувшей рукой, а остальных связали и согнали в кучу. По большому счету весь этот сброд, чтобы он не путался под ногами, тоже следовало бы перерезать без всякой пощады, но Секста Лукреция Карра одолела жадность, а посему он приказал заколоть кинжалами-пугио только стариков и старух, не имеющих никакой рыночной стоимости, а всех остальных оптом продал присоединившемуся к его отряду работорговцу. Этот малопочтенный персонаж, по имени Тит Спурий Нерва, не моргнув глазом выписал на ситовнике аккредитив, по которому банкир седьмого легиона Маний Луций Сабин должен отсыпать предъявителю астрономическую сумму в тридцать тысяч полновесных сестерциев (почти 35 кг. серебра). Около трети от этой суммы будет роздана участвующим в экспедиции солдатам (примерно по десять сестерциев на нос), остаток же пополнит благосостояние господина военного трибуна. Правда, по меркам римского рынка, эти тридцать тысяч за такой товар считались сущими копейками и наглым демпингом. Если Тит Спурий Нерва сумеет доставить свой говорящий товар в Вечный город, то его прибыль превзойдет затраты как минимум десятикратно. Но все это мелочь по сравнению с тем масштабом, которым оперировал сам Цезарь, продававший галлов в рабство целыми племенами. Прибыли работорговцев и скупщиков краденого (простите, награбленного) превосходили все мыслимые и немыслимые пределы. Но это так, к слову.