Мне, можно сказать, повезло. Когда в первых числах июля сорок второго года ошметки наших войск от Прилеп драпали к Старому Осколу, который на самом деле был уже захвачен немецкими танками, в диком хаосе отступления смешалось все: медсанбат, артиллерия, пехота. Это было по-настоящему страшно. Опять, как и год назад, летом сорок первого, были жара, июль, и клинья немецких танковых армад глубоко рассекали советскую оборону. Тогда-то мне, наслушавшемуся страшных рассказов более опытных товарищей об ужасах окружения, и удалось сменить свое командирское обмундирование и документы на гимнастерку и красноармейскую книжку рядового бойца. Так я стал Сергеем Никодимовичем Синеевым, уроженцем деревни Лихоманово из далекой Новосибирской области.
Потом был плен – когда нас, почти безоружных и растерянных, в чистой степи недалеко от деревни Лукьяновка окружили немецкие бронемашины. По счастью, поблизости не было «земляков», которые могли бы раскрыть мой обман, поэтому я не оказался в числе тех «командиров», «комиссаров» и «евреев», которые сразу же были выдернуты немецкими солдатами из толпы и расстреляны в назидание остальным. Сразу после окончания экзекуции нас всех обыскали и, помимо ремней, документов, оружия и прочего, отобрали фляги и все съестное до последней крошки; с этих пор голод и жажда стали моими постоянными спутниками во время нахождения в плену. После этого нас пять суток пешком гнали до станции Дьяконовка (170 км), где и погрузили в товарные вагоны. Как сказал через переводчика жирный гауптман-тыловик в трещащем на пузе мундире – Великому Германскому Рейху нужны рабы, а посему нас не утилизируют на месте, а отправят на работы в Германию.
Нас отправили значительно дальше Германии, на атлантическое побережье Франции, на строительство так называемого Атлантического вала. Незадолго до нашего прибытия англичане в Дьеппе игриво ущипнули Гитлера за задницу, и теперь по всей линии берега немцы лихорадочно возводили укрепления, строили дороги, замаскированные склады и командные пункты. Я сменил несколько так называемых рабочих рот, пока в конце октября не попал в рабочую команду, которую бросали туда, где в ней возникала нужда. Иногда, за определенную мзду начальству, нас даже использовали на стороне. Октябрь – это самый разгар сбора винограда, а если учитывать, что в сороковом году многие плантации поменяли владельцев на чистокровных арийцев, то стоило такому арийцу сунуть начальнику рабочего лагеря некоторое количество рейхсмарок или сослаться на влиятельных родственников и знакомых – и дело было в шляпе. «Они ваши, герр Боске, вместе с охраной на всю наделю…»