Мятый платок полетел на медвежью шкуру, покрывающую пол.
— Нам не нужны унизительные подачки! — взъярилась женщина. — Лучше эти деньги нищим в Храм отнесите! Семейство Арьяз способно само о себе позаботиться!
— Хорошо, — холодно сказал я, чувствуя, что сочувствие к этой женщине тает во мне, словно снег под солнцем. — Но вы должны написать отказ.
— Вонючие бюрократы, — прошипела анья. Вскочив на ноги, подошла к столу и яростно затрясла колокольчик. На звук пришаркал старик-слуга, и хозяйка велела тащить письменные принадлежности. Спустя пять минут злобного молчания, прерываемого лишь скрипом пера, мне в руки сунули документ с размашистой подписью. Я проверил написанное и, дойдя до конца, почувствовал, как во рту стало горько.
— Простите… — Я с трудом сглотнул вставший в горле ком. — Вас зовут Дора Энхель-Арьяз?
— Да, а что? Энхель — моя девичья фамилия.
У меня помутнело перед глазами. Дорой Энхель звали женщину, которая больше тридцати лет назад оставила меня в городском приюте для мальчиков. Я тяжело сглотнул и стал пристально вглядываться в лицо хозяйки дома. Сам не понимал, что хотел там отыскать, может, что-то знакомое, задержавшееся в памяти с младенческих лет? Тщетно. Не уловил даже сходства с собственной физиономией. Разве что волосы…
Скрипнула дверь, и в зал вошел еще один гость. А вот в нем что-то знакомое было — не знаю чем, но юноша неуловимо напоминал меня в молодости.
— Мама, я только что узнал про Альдо! Это… это несправедливо!
— Дорогой! — Анья кинулась навстречу, уткнулась лицом в плечо сыну. Он же стал мягко поглаживать Дору по спине и что-то негромко говорить, прислонившись щекой к макушке матери. Меня он заметил куда позже, растерянно кивнул и снова вернулся к своему занятию. Я почувствовал себя крайне неловко. И от того, что стал свидетелем сцены, не предназначенной для посторонних глаз, и от того, что почувствовал себя лишним в этом уютном семейном гнездышке. Но уйти я почему-то не мог, а только стоял и наблюдал, как жилистая крупная кисть размеренно движется по черному шелку траурного платья.
Наконец, хозяйка дома — я даже мысленно не мог назвать ее матерью — успокоилась и отстранилась от своего утешителя. Увидев, что я все еще стою у столика, вздрогнула. Впрочем, быстро взяла себя в руки, вздохнула глубоко и с надменным видом уточнила:
— Что-то еще?
— Простите, а сколько у вас детей? — спросил я, сам не знаю зачем. И уж тем более не понимая, что хочу услышать в ответ.
Дора нервно дернула щекой, нахмурилась и, бросив на меня короткий взгляд, без промедления ответила.