— Ребята, я дура! — проговорила Катька. На нее уставились в ошеломлении. Не свойственна была ей самокритика. — Крестик серебряный у меня.
— Что, хочешь отлить из него пулю?
— Нет, просто повесить над дорожкой.
— Сопрут, — мрачно сказал Максим. Он предчувствовал очередную бессонную ночь. Но если Катька что-то задумала — идти против нее было, как с табуреткой против танка.
— Не сопрут, — мило сказала она. — Мы его повесим, понаблюдаем, а в конце снимем. Надо только леску достать.
— В темноте и канат не заметят.
— Ладно, — согласилась девица покорно, — доставай канат.
— Бинт, веревка, кусок провода, — бормотал Даник, оглядывая добычу. — По-моему, неплохо.
— А леска?
— Лёшку жаба задавила. Он сказал, что леска для сомика, а не для моих трусов. Извини.
— А что, стирать надо, сушить надо, — Макс попробовал провод на прочность. — Дело житейское. Короткий, не хватит.
И на пробу вальяжно растянул провод между соснами.
После ужина Симрик отправился на рекогносцировку.
Не то чтобы в этом была особая нужда. И вообще, настоящий сыщик способен, не сходя с места, распутать самое серьезное дело. Но ведь если самая красивая воспитательница лагеря намекает тебе, что ты толстый, то с этим надо бороться? За ужином Максим отказался от манной каши. Елена Тимофеевна пришла в ужас. Когда ребенок влюблен и у него переходный возраст, такое детям не говорят, заклохтала она. Он уморит себя голодом!
— Ха! — сказала Валькира. И была права. Очень трудно умориться, когда в тумбочке лежат шмат копченого сала и огурчики. К тому же Симрик совершенно автоматически изъял из столовой три корочки хлеба.
Конечно, на сало тут же набежал вечно голодный до чужого Ринальдо, с Даником, как с другом, следовало поделиться… но, чтобы не умереть, хватило и того, что осталось. Говорят еще, худеют, когда много двигаются… Вот он и пошел. А хорошо было Ниро Вульфу… Сидел себе, нюхал свои орхидеи. Его никто не заставлял худеть…
В скорбных размышлениях миновал Максим знакомую тропинку, пробегаемую за день раз семь-восемь, невидящим взглядом окинул по пути сумрачное заброшенное здание, от которого так и веяло неразгаданными тайнами и неприятностями, и присел на его крыльцо. Главное для него сейчас — это сила воли. Тогда он сумеет вставать в шесть часов утра, бегать вокруг корпуса и до речки, не пропускать тренировки по фехтованию и походы в лес… Тогда она его оценит. Ведь сумел же этот неизвестный автор старого дневника оторвать себя от стула, отдаться… нет, предаться настоящим приключениям. И не когда-нибудь, а в наши дни и в нашем городе. Вернее, за городом. Как подумаешь, что такое могло бы происходить и с ним!.. Рука сама собой скользнула за спину под куртку, где Симрик все время таскал за ремнем дневник. Все благие намерения растворились, когда глаза скользнули по ровным, слегка размытым строчкам. Тут на какую-то минуту заткнулась дискотека, и в оглушившей тишине знакомый мужской голос отчетливо произнес в соседних кустиках: