– Давай лучше не будем сплетничать: вдруг они нам их завещают?
– Нет, лучше будем вредными и сами себе купим. А ты в туалет не ходил?
– У них? Нет.
– Отгадай, что у них там есть.
– Биде.
– Нет. Сборник анекдотов.
– Не может быть!
Розмари сняла платье.
– Точно. Книжечка на веревочке. Прямо около унитаза.
Ги улыбнулся и покачал головой. Он стоял у серванта и пытался расстегнуть запонки.
– Но рассказы Романа, – признался он, – были очень интересные. Я раньше никогда не слышал ничего про Форбса-Робертсона, а ведь он в свое время был звездой. – Он никак не мог справиться со второй запонкой. – Я завтра снова пойду к нему, он мне еще что-нибудь расскажет.
Розмари с удивлением посмотрела на мужа.
– Ты?
– Да, он меня пригласил. – Ги вытянул руку. – Помоги, пожалуйста.
Она подошла к нему и почувствовала себя растерянной.
– Но мы ведь договаривались встретиться с Джимми и Тайгер.
– Разве? – спросил он, искренне удивившись. – По-моему, мы должны были еще созвониться.
– Нет, мы уже договорились.
Ги пожал плечами.
– Ну, встретимся с ними в среду или в четверг.
Розмари наконец расстегнула запонку и протянула ее на ладони. Ги забрал ее.
– Спасибо. Но ты можешь туда не ходить, если не хочешь, останешься здесь.
– Наверное, я лучше останусь, – согласилась она, потом подошла к кровати и села.
– Он лично знал Генри Ирвинга, – продолжал Ги. – И это ужасно интересно!
Розмари отстегнула чулки.
– Зачем они сняли картины? – задумчиво спросила она.
– Не понимаю.
– Картины… Они их зачем-то сняли. И в гостиной, и в коридорах. Там одни гвозди остались. Картина, которая висит над камином, совсем не из той рамы. Она на два дюйма короче с обеих сторон.
Ги внимательно посмотрел на нее.
– А я и не заметил.
– И зачем у них столько газет и бумаг в гостиной?
– А это он мне объяснил, – сказал Ги, снимая рубашку. – Он собирает марки. Со всего света, поэтому так много разной почты.
– Да, но почему все это свалено в гостиной? У них ведь есть еще три или четыре комнаты, и все закрыты. Почему бы им туда все не переложить?
Ги подошел к Розмари, держа рубашку в руке, и нажал пальцем ей на нос.
– Ты становишься такой же любопытной, как и Минни, – сказал он, чмокнул воздух и отправился в ванную.
Через десять или пятнадцать минут, поставив чайник для кофе, Розмари почувствовала резкую боль внизу живота – верный сигнал приближающихся месячных. Она расслабилась, держась одной рукой за плиту, и подождала, пока боль утихнет, затем вынула салфетку, банку с кофе и вдруг ощутила себя одинокой и несчастной.
Ей было двадцать четыре года, она хотела иметь троих детей с разницей в два года, но Ги был к этому «пока не готов», и она боялась, что он не будет готов, пока не станет такой же знаменитостью, как Марлон Брандо и Ричард Бэртон вместе взятые. Неужели он не знает о своем таланте и о том, что ему обязательно повезет? Поэтому ее план был – забеременеть «случайно»: от таблеток у нее болела голова, а резиновые изделия она считала отвратительными. Ги сказал на это, что подсознательно она продолжает оставаться доброй католичкой, хотя никаких дальнейших объяснений она ему не давала. Он снисходительно изучал ее календарь и избегал «опасных» дней, хотя каждый раз она говорила: «Нет, сегодня можно. Я уверена, что сегодня безопасно».