«Второй… — пробормотал Вурм, — недалеко. Можно добраться на спид-кэбе за десять минут. Пятнадцать, не больше».
— Могу, — Маадэр позволил себе паузу, с удовольствием чувствуя, как от волн страха собеседника дрожат динамики, — Но, как вы понимаете, это…
— Ваш гонорар будет увеличен, — быстро сказал тот, — На… соответствующую сумму.
— Буду через… м-м-ммм… Десять минут. Двигайтесь в сторону офисов «Химтека», там сейчас должно быть людно. Не показывайте, что вы заметили преследование. Не совершайте каких действий, которые могли бы спровоцировать преследователей. И ждите.
Маадэр вздохнул и прервал связь, с наслаждением треснув грязным пластиком трубки по аппарату.
— А дело, выходит, не такое и скучное, как мне сперва казалось. По крайней мере, мы с тобой можем рассчитывать на нескучный вечер.
Вурм промолчал.
Второй сектор Восьмого — это не бетонные кишки Девятого, но и не самое подходящее место для вечерней прогулки. Маадэру приходилось здесь бывать, но не по своей воле — он не любил высокие шпили корпоративных зданий, они напоминали ему блестящие нержавеющей сталью протезы, лезущие вверх из старой рыхлой плоти, навстречу низкому небу Пасифе. Слишком много электричества, которым пропитан каждый квадратный сантиметр, слишком много всего того, от чего кружится голова и колет в затылке.
Три квадратных километра металла, пластика, стекла и камня. Оказавшись здесь, чувствуешь себя как будто внутри огромного двигателя, но дело здесь даже не в неумолкающем ни на секунду визге спид-кэбов и одышливом низком дыхании грузовиков. Все вокруг движется и движение это не хаотично, а подчинено своим внутренним законам. Каждая мелочь — часть большого грохочущего целого. Оказавшись здесь, чувствуешь себя инородным предметом. Как клетка, попавшая в чужой организм. Или винтик, упавший в работающий на полных оборотах двигатель.
Маадэр не любил бывать в подобных секторах. Но нелюбовь к электромагнитным полям была причиной лишь отчасти. Его раздражала суматоха вокруг, это вечное непрекращающееся движение, которое невозможно ни остановить, ни хотя бы частично нарушить. Это движение тоже подчинялось каким-то своим законам, которых он никогда не понимал и которые вызывали у него отчаянную мигрень, если ему случалось попадать под их влияние.
«Ощущение бессилия, — подумал он, выбираясь из спид-кэба, — Вот что. Подходящее место чтобы почувствовать себя песчинкой. Можно делать все что угодно — и все равно ничего не изменится. Как будто пытаешься опровергнуть законы физики».
Он подумал, что даже если достать сейчас «Корсо» и выпустить все шесть пуль в облитую серым офисным сукном толпу, прущую по тротуару, все равно ничего не изменится. Кто-то закричит, кто-то шарахнется в сторону, кто-то упадет с обугленной дырой в лице — все равно это не нарушит основной принцип, регулирующий здесь жизнь. Движение, вечное движение, упорядоченное, но сбивающее с толку, путающее, гнетущее. Огромный двигатель.