Чувашские крестьяне были хорошими хлеборобами. Их жизнь издавна связана с землей. Любопытно, например, как узнавали чуваши о начале сева. Старые люди брали комок чернозема и прикладывали ко лбу — и по влажности и рыхлости определяли, готова ли земля принять зерно. Об этом я тоже узнал из легенд.
Землю свою чуваши, как, впрочем, и все народы мира, называют — земля-матушка — сер-анне. Для предков она была как бы живым существом, поэтому весною совершался обряд венчания земли с плугом, а после весенней страды был агатуй — свадьба земли и плуга.
Один древний миф повествует о том, что предков моих научил обрабатывать землю еж, лучше всех лесных и степных обитателей разбиравшийся в земледелии.
Еще Иван Эмбю, так звали чуваши Ивана Грозного, восхищался умением чувашских землепашцев. Говорят, что Иван Грозный, возвращаясь из похода, останавливался у чувашских тарханов и князей, расспрашивал о методах земледелия.
— Почему на ваших полях нет сорняков? — удивлялся он. Привозил своих бояр и, показывая на колосящиеся нивы, говорил: — Учитесь!
Бояре попросили царя закрепить за ними чувашских крестьян. На это Иван Грозный ответил:
— Нет уж! Пусть будут царевы люди.
Я люблю леса Чувашии, богатые дичью. О лесных родниках и озерах много сложено старинных преданий. Взберешься, бывало, на большой курган и слушаешь, как вдали шумит на ветру вековой бор, словно поет неведомую песню о былых временах и, кажется, вот-вот застучат копыта и покажутся из леса славные баторы, блестя стальными латами… Чувашию называют краем ста тысяч песен, ста тысяч слов, ста тысяч вышивок.
Каждое слово имеет свою историю, у каждой вышивки — своя судьба!
Автор
Летит орел высоко-высоко,
Летит орел выше гор крутых,
в самом поднебесье.
А гнездо он вьет на вершине дуба,
А гнездо он вьет на вершине дуба,
Ой, на самой вершине.
Из народной песни
ы сидим у костра: я и дед Ендимер, табунщик. Чуть потрескивают сучья. Дед щурится на огонь, и лицо его, цвета древесной коры, кажется непроницаемым. Сколько ему лет? Девяносто, а то и все сто? Он лучший сказочник во всем Юхминском крае. Об этом мне сказали в сельсовете еще в первый день моего приезда.
— Вот с кем надо вас познакомить, — обрадовался секретарь, узнав, что я интересуюсь народными преданиями. — Ендимер! У него с каждым холмом, с каждым кустиком что-нибудь связано. Живая история! Только старик с норовом, к нему подход нужен. Не приглянешься — рта не раскроет…
Надо уметь — приглянуться. А я не умею. И вот уже третий вечер плетусь за колхозным табуном в луга, к лесной опушке. Помогаю деду разжигать костер. Потом он кряхтя усаживается, скрестив ноги в стертых чувяках, раскуривает трубку. И молчит.