– Значит, ему помогали…
– Не исключено. Все это можно выяснить, если как следует на него надавить.
Рорк сделал последнюю затяжку и потушил сигарету.
– Как ты думаешь, как поведет себя пресса, если получит по анонимным каналам сведения о подпольных счетах Симпсона?
Ева уронила руку, не успев по привычке запустить пальцы в волосы.
– Да они его четвертуют! Если Симпсон в чем-то замешан, то пускай окружает себя хоть тысячей адвокатов – мы все из него вытрясем!
– Надеюсь. Что ты предлагаешь, лейтенант?
То, что она собиралась предложить, шло вразрез со всеми ее правилами, с системой, к которой она принадлежала. Но Ева вспомнила о трех убитых женщинах и еще о трех, которых она, может быть, сумеет защитить…
– Есть, одна журналистка, Надин Ферст. Пусть действует!
Ева не согласилась остаться у него: она знала, что ей позвонят, и предпочитала быть при этом дома одна. Она не надеялась уснуть, но все же в конце концов забылась – и сны не заставили себя ждать.
Сначала ей снились убийства. Шерон, Лола, Джорджи… Улыбочки в камеру, потом страх в глазах, вспышка – и падение на горячие после секса простыни.
Папочка… Лола называла его Папочкой. Ева проснулась в холодном поту и поняла, что отсюда рукой подать до ее старых, душераздирающих снов.
Она была хорошей девочкой. Она очень старалась быть хорошей, не поднимать шума. Иначе придут легавые, сцапают ее и швырнут в глубокую яму, где бесшумно ползают жуки и пауки на тонких ножках.
У нее не было друзей. Друзьям пришлось бы рассказывать, откуда берутся ее синяки. Пришлось бы выдумывать истории о падениях на темной лестнице, о собственной неуклюжести. К тому же они нигде не жили подолгу. Если где-то задержаться, обязательно нагрянут поганцы из социальной службы со своими вопросами. Это они вызывают легавых, а те швыряют детей в темные ямы, кишащие насекомыми…
Отец строго-настрого предостерег ее: помалкивай, не то…
И она была хорошей девочкой: ни с кем не дружила, не протестовала, когда ее тащили, как куль, на другое место.
Но ей ничто не могло помочь.
Ева всегда слышала его приближение. Даже если она крепко спала, шорох босых ступней по полу будил ее, как удар грома.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Она умоляла его, но не плакала: за это он только бил ее еще сильнее, но все равно делал свое дело. Ей было больно и стыдно. Даже в пять лет она понимала, что это дурно. Он твердил, что она хорошая.
Но она все равно знала, что это дурно, что ей грозит кара.
Иногда он ее связывал. Слыша, как открывается дверь, она начинала шепотом умолять, чтобы в этот раз обошлось без веревок. Она не будет сопротивляться, только бы ее не связывали! Она не будет кричать, звать на помощь, только бы ей не зажимали рукой рот!