- А Кочетков после смерти Верховцевой у вас был? - это уже спросил Сергей Крутиков.
- Кочетков? - тут Синякова задумалась. - Ах да!… Он вдруг заявился ко мне на прошлой неделе. Без приглашения и вроде бы совсем без дела. Он был какой-то странный… Говорил бессвязно, все на одну и ту же тему - что его недооценивают, притесняют, не дают творческой свободы, не считаются с его мнением. Рассуждал о том, что мы все безбожники, но господь нас накажет. У меня такое впечатление, что после смерти Котовой он совсем свихнулся, И религиозности особой я в нем раньше вроде не замечала… Мне надоело все это слушать, и я его выгнала под предлогом, что тороплюсь на встречу с дирекцией канала.
- Так вы, Тамара Петровна, утверждаете, что вам неизвестно, каким образом в ваш дом попала эта тетрадка и кто выдрал из нее листы? - В тоне капитана Филонова мне послышались угрожающие нотки.
- Я уже вам сказала: не имею ни малейшего представления.
- Что ж, а теперь разрешите вам рассказать, что я думаю по этому поводу. А думаю я следующее: тетрадь Верховцевой попала в ваш дом совершенно не случайно, ее принесли либо вы, либо Таисия, но с вашего ведома.
- В чем вы меня обвиняете? - вдруг встрепенулась Тамара; она наконец выбралась из своего полусомнамбулического состояния.
- В том, что вы сами или руками Таисии убили Евгению Котову и, покрывая это преступление, вынуждены были убить также и Оксану Верховцеву.
Если Филонов ожидал, что Синякова тут же расколется и выдаст чистосердечное признание, то его ждало разочарование: Синякова удивленно захлопала ресницами, и на лицо ее отразилось самое искреннее изумление.
- Ничего более фантастического я в жизни не слыхало, - она выразительно развела руками. - Зачем бы я стала это делать? Для меня убивать Котову - все равно это резать курицу, несущую золотую яйца.
- Потому что вы боялись Котову, которая вас шантажировала.
- Чем же, интересно? И как она меня шантажировали - требовала денег, что ли?
- Нет, она пыталась диктовать вам творческую политику, что для вас было важнее всех денежных дел. А держала она вас в руках тем, что знала все о Таисии. И о том, что она - ваша дочь, и о том, что она законченная наркоманка, и Котова согласна была покрывать ее только до тех пор, пока вы выполняли ее требования.
Это заявление капитан произнес совершенно будничным тоном, и, очевидно, опера и сотрудники «Ксанта» были знакомы с этим фактом, потому что они на него никак не прореагировали. Зато на меня слова капитана произвели впечатление разорвавшейся бомбы, на Синякову - тоже: она на мгновение замерла и потом громко, с завываниями, заплакала в голос. Минут десять ушло на то, чтобы она отрицалась и успокоилась до такого состояния, в котором могла говорить.